«Если», 2010 № 06 (208) - [23]

Свист оставался для Клайда просто хобби, приятным способом скоротать время, но когда Мэри Алонсо рассказала ему о конкурсе талантов, который каждый год проводился в «Даунлау», он вдруг подумал — черт побери, почему бы нет? С тех пор Клайд начал целенаправленно работать над своей сюитой. В частности, он изменил несколько излишне затейливых фиоритур, переработал мрачновато-торжественную среднюю часть и слегка сократил коду, чтобы уложиться в четырехминутный конкурсный регламент.

В один из мартовских дней, когда до конкурса оставалось не больше месяца, Клайд по обыкновению сидел на каменистом выступе над третьим Блюдцем и оттачивал несколько финальных пассажей, любуясь контрастом между видневшимся высоко вверху ярким весенним небом и густой тенью, наполнявшей карстовую «трубу». Золотистый дневной свет лежал только на дальнем от него краю пруда, и, бросив взгляд в ту сторону, Клайд вдруг увидел высокую, стройную женщину в голубых джинсах и красно-коричневом свитере, которая, стоя во весь рост на корме гондолы, пересекала Блюдце. Ее лица Клайд разглядеть пока не мог, но что-то в ее фигуре и осанке показалось ему знакомым, и он, задохнувшись от волнения, подался вперед, рискуя свалиться в воду. Это была она, его незнакомка! Гондола шла с юга на север; она появилась из темного провала южной теснины, поэтому на носу, на корме и даже на бортах лодки горели фонари, и он задумался, что она могла там делать.

Пока Клайд смотрел, женщина неожиданно свернула и, причалив к берегу возле ивовых зарослей, выбралась из лодки. Взобравшись на скальную полку, она уселась на камень в трех шагах от него. Взгляд ее лазурно-голубых глаз был таким же холодным и враждебным, как и в прошлый раз, но лицо выражало любопытство.

Несколько секунд оба молчали. Потом женщина сказала:

— Приятная мелодия.

— Да. То есть… — Клайд смешался. — В общем, над ней еще нужно поработать.

— Ты сам ее сочинил?

— Сам.

— Здорово! Как она называется?

— «Мелисса».

— Мелисса? А кто это? Так зовут твою девушку или, может быть, жену?..

— Я и сам не знаю, почему назвал свою сюиту именно так. Единственная Мелисса, которую я знал, училась со мной еще в начальной школе.

— Похоже на классическую музыку. Ты никогда не слышал оперу Дебюсси «Pelleas et Melisande»?[12]

— Нет, кажется, не слышал.

Похоже, вопросы у незнакомки иссякли. Еще некоторое время они сидели молча, потом Клайд спросил:

— О чем она, эта опера?

— Я не очень хорошо помню. Там одна девица выходит замуж за принца, но она его не любит, а любит его брата и все время плачет. Такое вот фуфло, но музыка стоящая. Твоя мелодия чем-то ее напоминает.

Глядя на противоположный берег пруда, женщина беспечно болтала ногами, ритмично постукивая пятками по каменной стене, и Клайд, исподтишка за ней наблюдавший, внезапно сообразил, что на этом расстоянии он должен был бы лучше разобраться в ее характере — и не просто прочесть язык тела, но проникнуть сквозь оболочку в мятущуюся душу, увидеть бурлящие страсти и желания, которые, поднимаясь из самой глубины естества, преобразуются в мысли, однако до сих пор ему никак не удавалось обнаружить в незнакомке никаких следов присущих женщинам непоследовательности, алогичности, импульсивности. Если только… если только в отличие от подавляющего большинства женщин — да и мужчин тоже — она не была ни импульсивной, ни непоследовательной. Цельная личность, сильный, целеустремленный характер — вот какой представала незнакомка перед его мысленным взором, и Клайд невольно подумал, что с таким человеком он еще никогда не встречался.

— Не в смысле нот, — неожиданно добавила она. — А в смысле настроения.

— Что?.. — Застигнутый врасплох, Клайд не сразу понял, о чем это она.

— Твоя сюита… Она напомнила мне эту оперу, но не мелодией, а… общим ощущением, — проговорила женщина с легкой досадой и бросила на него короткий взгляд. — Что ты на меня так смотришь?

Сначала Клайд хотел сказать, что она испачкала щеку (на ее скуле действительно налипла какая-то грязь или, может быть, сажа) или что ее лицо кажется ему знакомым, но взгляд женщины был таким напряженным и внимательным, что на мгновение ему в голову закралось подозрение: его неспособность проникнуть в ее потаенные мысли, в ее внутренний мир объясняется тем, что она, в свою очередь, может видеть, что творится у него в душе. Боязнь попасться на лжи побудила Клайда откровенно рассказать незнакомке, как ему на голову упал строительный костыль и как в результате он превратился в этакого «ясновидящего» — в том смысле, что информация, которая попадает ему в глаза вместе со светом, преобразуется в мозгу каким-то особым образом, позволяя видеть или, лучше сказать, прозревать эклектику и противоречивость людских характеров.

— Я, наверное, попала в твое «слепое пятно», — сказала она спокойно. — Потому что я-то довольно противоречива и взбалмошна… во всяком случае, большую часть времени.

Тот факт, что он может чего-то не видеть даже при помощи своего необычного зрения, встревожил Клайда сильнее, чем предположение, что незнакомка устроена не так, как большинство обычных людей.

— Интеллект, питающийся информацией, которая поступает вместе со светом… — раздумчиво проговорила женщина. — Любопытно, но… А как же Мильтон? Ведь он написал превосходные, я бы даже сказала — великие вещи, уже после того как ослеп!