«Если», 2006 № 10 (164) - [78]

— Таким образом эта ампула у нас единственная?

— Увы. Дороже золота… Я запру ее в сейф и отдам Грину, когда подойдет срок… Кстати, где он сейчас?

— Спит. Умаялся за день. Толь-Поли то и дело ездят на нем верхом, и он, кажется, счастлив от этого. Похоже, что у него дар общения с малышами…

Глава 2

К нему пришли счастливые дни.

Порой счастье казалось непомерным — это как будто пытаешься вдохнуть весь окружающий тебя радостный воздух и не хватает легких. Радостей было много. Это и ощущение своего дома — прочное, похожее на недавно истопленную кирпичную печь (Грин иногда как бы прижимался к ней, впитывая тепло и вздрагивая от запоздалого, уже нестрашного озноба). Это и понимание, что есть братья и сестры. И чувство прочной безопасности. И память о том, что спасительная ампула в крепких дружеских руках… Порой царапала тревога за Пузырька и Тюнчика, но подпоручик Витя Петряев (такой простоватый, даже слегка забавный на вид, но, видимо, всемогущий) пообещал: «Постараемся найти…»

Было еще и восторженное изумление от того, что все это свалилось на него за какие-то два дня и все равно абсолютно по правде…

Конечно, никакое счастье не бывает полным. Иногда приходил страх. «Этого слишком много. Такое не может быть надолго». Делиться тревогой с кем-нибудь в своей новой семье Грин не смел. Ведь они могли принять его слова за обидное недоверие. А боязнь порой делалась мучительной. И Грин один раз не выдержал: поделился с Лышем.

Потому что Лыш был не так близок, как остальные. Он держался в сторонке, в долгие разговоры не вступал и, похоже, все время думал о своем. Но не был он и угрюмым, не огрызался на вопросы.

Вечером Грин пришел к Лышу на двор. Лыш сидел у сарая, на козлах для пилки дров, и приматывал цветным проводом к стулу отвалившуюся ножку. Грин сел рядом. Здороваться было ни к чему — сегодня виделись уже не раз. Лыш глянул искоса и вопросительно. Тогда Грин тихо сказал:

— Лыш, я боюсь…

Тот не удивился. Откусил конец провода и спросил:

— Чего именно?

— Что все это кончится…

Лыш опять не удивился. Понял.

— Не-а… Это у тебя остатки прежних страхов. Пройдет.

Он, иногда съеженный и нескладный, был мудр. И все же Грин виновато спросил:

— А если не пройдет? Как-то все это… неправдоподобно.

Лыш отставил починенный стул, повернул к Грину щетинистую голову на тонкой шее и решил слегка удивиться:

— Что неправдоподобно?

— Все, — опасливо сказал Грин. — Даже вот это… ампула. Как-то легко Витя раздобыл ее.

Кажется, Лыш слегка рассердился. По крайней мере, набычился:

— Откуда ты знаешь, что легко?

— Ну…

«А в самом деле, откуда я знаю? — виновато спохватился Грин. — Я просто трус. Или этот… как его… неврастеник». А Лыш вдруг заговорил тоном усталого взрослого:

— Напрасно ты думаешь, будто один Витя охотился за твоей ампулой.

— А кто еще… — пробормотал Грин.

Лыш сказал:

— Я. Ты ведь уже слышал о шарах? Про игру, и про Пустошь, и… про то, что не всегда это игра. И не всегда сны…

— Конечно, — сказал Грин с легким обмиранием.

— Ну вот… Я недавно во сне опустил такой шар в Пирамиду и попросил… линию… по которой можно по времени туда-сюда…

Грин слушал без капли недоверия. В Инске возможно все.

— Я попробовал попасть по этой линии назад. На несколько дней. Чтобы ухватить там эту ампулу и принести тебе… А меня как шарахнуло…

— Почему? — испугался Грин. Не за ампулу, не за себя, только за Лыша!

— Не знаю… Наверное, это нельзя, соваться в прошлое. По крайней мере, если не умеешь… Вон, до сих пор ссадина, — Лыш потрогал подбородок.

Грин молчал, погружаясь в смесь виноватости и тепла. А Лыш проговорил:

— Хорошо, что Витя успел. Теперь-то все в порядке…

— Лыш… — сказал Грин.

— Что? — он отвернулся и концом откусанного провода стегнул себя по сандалии.

«Ты тоже мой брат», — хотел сказать Грин. И вместо этого спросил:

— А почему тебя зовут Лыш?

— Дело было в первом классе. Зимой выпал большой снег, и мы слепили снеговика. Он был маленький, и его назвали Малыш. Потом мы на уроке физкультуры катались на лыжах с горок и Малыша тоже поставили на лыжи. Но он все время падал. Пришлось оставить у забора… А назавтра Нина Петровна сказала, чтобы мы сочинили стихи про зимний день. И я написал:

Снегу стало выше крыш.

Наш Малыш

Свалился с лыш…

— Хорошо сочинил…

— Нина Петровна тоже сказала, что хорошо. Только подчеркнула последнее слово. Говорит, что на конце нужна буква «жэ». А я стал спорить. Потому что, если «жэ», то получается нескладно. Спорил изо всех сил. Я свое, а она свое…

— И что? Снизила оценку?

— Нет, поставила пятерку. Засмеялась и говорит: «Ну, хорошо. Только в контрольном диктанте или сочинении, когда подвернется это слово, пиши все же по правилам». Я сказал, что ладно. Тогда все тоже стали смеяться: «Лыш, не падай с лыш-ш…» Так и приклеилось.

— Не обидно? — осторожно спросил Грин.

— Не-а. Это же не дразнилка, а как второе имя. Даже лучше, чем первое. Константинов на Земле полно, а Лыш один-единственный…

Глава 3

Они часто гуляли по Инску, открывали город Грину. Он радовался инским чудесам, загадочности старых улиц, путанице лестниц, струям шумных фонтанов, где барахталась малышня, белизне стоявших близко друг от друга колоколен и башен и все больше впитывал в себя ощущение, что это его город…