«Если», 2006 № 02 (156) - [11]

К родительскому дому я приехал на такси. Дверь пришлось открывать своим ключом — их машины возле дома не оказалось, наверное, они уехали куда-то на весь день. Я не видел их несколько месяцев и даже немного соскучился. Когда наступила ночь, а они так и не вернулись, я счел это странным, но предположил, что они уехали в короткий отпуск, как это случалось довольно часто. Неважно. Я устроился на привычном стульчике возле пианино и сосал кофейные леденцы, пока не устал от долгого сидения. Тогда я прошел в спальню, улегся в постель, где спал в детстве, повернулся лицом к стене и заснул.

На следующий день после завтрака я продолжил вахту, начатую еще во время долгой автобусной поездки домой. Во второй половине дня все подозрения о том, что случилось с моей фугой, подтвердились. Леденцы не могли вызвать такой же четкий образ Анны, как мороженое, не говоря уже о кофе, но я видел ее достаточно ясно, чтобы следить в течение дня. И я увидел, как вместо своего зачетного рисунка она сдала мою карандашную партитуру. Как она ухитрилась ее присвоить, я совершенно не представлял. Это противоречило всякой логике. На несколько секунд мне удалось снова увидеть свою работу, и я попытался вспомнить, как именно сплел воедино главные темы и их ответы. Как только я увидел партитуру, в голове зазвучала музыка, но мне так и не удалось разглядеть ее достаточно хорошо, чтобы вычленить сложную структуру произведения. Но теперь я четко знал два факта: фуга была завершена вплоть до момента, когда ей полагалось превратиться в хаос, а Анна, совершив подлог, получила очень хорошие отзывы преподавателей.

К вечеру у меня остался последний леденец. Взяв его, я решил, что сейчас взгляну на Анну в последний раз. Я пришел к выводу — раз она украла мою работу, то это компенсирует промахи моего поведения, и теперь мы, как говорится, квиты. И отныне я, как уже поступил однажды, оставлю ее в прошлом, но теперь навсегда. Приняв решение, я развернул фантик последнего леденца и положил конфету на язык. Рот медленно наполнился темно-янтарным вкусом, перед глазами сформировался расплывчатый силуэт, постепенно обретая четкость. Анна держала чашку у рта, и ее глаза распахнулись, когда она поняла, что я ее вижу.

— Уильям, я надеялась увидеть тебя еще раз.

— Не сомневаюсь, — отозвался я, стараясь выглядеть сдержанным, но уже один лишь ее голос ослабил мою решимость.

— Тебе сейчас лучше? Я видела, что с тобой произошло. Я была с тобой на пляже в ту долгую ночь, но не могла с тобой связаться.

— Ты украла мою фугу.

— Она не твоя. — Анна улыбнулась. — Давай не будем обманывать друг друга. Ты прекрасно знаешь, что ты всего лишь проекция моего синестетического процесса.

— Кто чья проекция? — вопросил я.

— Ты, конечно. Ты всего лишь мое отражение.

Мне хотелось ей возразить, но у меня не хватило подлости, чтобы разрушить ее веру в собственную реальность. Конечно, я мог напомнить Анне ее же слова о том, что образная синестезия является известной версией заболевания. Но это, безусловно, не так. Кроме того, ее неудавшийся рисунок, заброшенный после кражи моей партитуры, основывался на восьмой симфонии Шуберта, то есть на моих знаниях, которыми она воспользовалась. Ну как я мог убедить ее в том, что она нереальна? Наверное, она заметила сомнение в моих глазах, потому что ее поведение изменилось.

— Я больше тебя не увижу, — сообщила она. — Врач дал мне таблетку и сказал, что она избавит меня от синестезии. Здесь, в истинной реальности, такие таблетки есть. И препарат начал действовать. Я больше не слышу дым моих сигарет, как звук капающего крана. Зеленое теперь не имеет вкуса лимона. А звонок телефона не ощущается, как грубое полотно.

Эта таблетка и стала окончательным доказательством. Таблетка для лечения синестезии?

— Приняв эту таблетку, ты могла навредить себе. Если ты разорвешь связь со мной, то можешь попросту исчезнуть, прекратить существование. А вдруг мы предназначены быть вместе? — Мне вдруг стало не по себе от мысли, что она утратит особое восприятие мира, а я лишусь единственного друга, когда-либо понимавшего мою истинную природу.

— Доктор Стэллин заверил, что таблетка безопасна, а я стану такой же, как и все. Прощай, Уильям, — сказала она и отодвинула чашку.

— Стэллин? Что значит — Стэллин?

— Он мой психотерапевт, — услышал я в ответ. Я все еще видел ее, но, судя по всему, я для нее уже исчез. Анна закрыла лицо ладонями и заплакала. Но тут леденец из последней тончайшей пластиночки превратился в ничто, и я сглотнул. А еще через несколько секунд Анна окончательно исчезла.

Было уже три часа дня, когда я надел пальто и направился через весь город к дому Стэллина. У меня накопился к нему миллион вопросов, но главное, что я хотел выяснить — лечил ли он молодую женщину по имени Анна. Последний разговор с ней настолько овладел моими мыслями, что, оказавшись на дорожке, ведущей к дому доктора, я вдруг понял, что даже не заметил, как село солнце. Я словно прошагал весь путь во сне и проснулся, лишь придя сюда. Улица была совершенно пустой — ни людей, ни машин, и это напомнило мне остров Варион. Я поднялся по ступенькам к двери и постучал. В доме было темно, лишь на втором этаже горел свет, но дверь оказалась приоткрытой, и я решил, что это странно, ведь сейчас середина зимы. В обычной ситуации я развернулся бы и ушел после третьей попытки привлечь внимание Стэллина, но мой визит был слишком важен, чтобы так легко сдаться.