«Если», 2005 № 11 (153) - [66]

Вспомнив, что здесь открыт маленький музей его имени, он прежде всего направляется туда. Смотрительница у двери, старушка, которая сама не знает, кто она и где находится, не узнает Рика. Он потрясение останавливается на пороге. Две гигантские саранчи покрыты толстым слоем пыли. Освещение паршивое, почти все лампы перегорели. И никаких экскурсий: ни школьников, ни стариков. Собственно говоря, в музее нет ни души, если не считать парочки обжимающихся в самом темном углу тинейджеров — паренька с зализанными назад волосами и девушки в мохеровом свитере. Заметив Рика, они хихикают. До него доносится слово, подозрительно похожее на «пьянь». Только сейчас он понимает, как, должно быть, выглядит. Он не может позволить, чтобы город узрел его в подобном виде.

Уходя, Рик видит свой портрет под перегоревшей лампочкой. Кто-то пририсовал ему усы и рожки…

Он снимает номер в лучшем отеле, записывается под фамилией «Смит» и платит наличными. Цена почему-то все та же, что в пятидесятые — десять долларов. Он принимает душ, бреется и, изловчившись как может, подбривает себе волосы на затылке. Надевает единственную смену одежды, которую привез в сумке, проглатывает две чашки кофе в баре отеля и долго упражняется в улыбках перед зеркалом над стойкой.

Потом он бродит по улицам — и да, это точно Макалоувилль, как есть Макалоувилль, город его детства, свидетель славы, и теперь его улыбка уже не такая натянутая, и он счастлив, как давно уже не был…

Пока мимо не проходит парочка. Взгляды, которые на него направлены, нельзя назвать иначе, чем убийственными… словно перед ними прокаженный. Может, его не узнали? Городок маленький. Наверное, приняли на чужака…

Но там, через дорогу, идет Бадди Блейлок, его лучший друг, еще со школы. Рик быстро перебегает улицу с протянутой для рукопожатия рукой, с губ уже готовы сорваться приветствия, и едва Бадди поворачивается…

Мы видим то же выражение. Смертоносное.

— Привет, Рик, — цедит Бадди.

— Черт, Бадди, до чего же здорово тебя видеть! — ликует Рик. — Эй, да ты прекрасно выглядишь! Как Спуки? Как твой «форд»?

Но взгляд Бадди по-прежнему не назовешь дружелюбным.

— А как большой город, Рик? Хорошо обошелся с тобой?

— Полагаю, да, — лжет Рик.

— Рад слышать, потому что некоторым пришлось остаться здесь, в Макалоувилле, чтобы дела вертелись по-прежнему. Понимаешь, о чем я?

Рик искренне не понимает, о чем он. Из супермаркета появляется Пэтти Рипли, подружка Бадди, и застывает, уставясь на Рика с уже знакомым выражением.

— Ба! Да неужели Рик Роу?! Не может быть! Сколько лет, сколько зим!

— Вот именно, неужели, — вторит Бадди.

Они смотрят на него, как на самого последнего педофила!

— Здорово было повидаться, Рик, — неожиданно выпаливает Бадди, — но мне пора работать. Знаешь, работа. То, чем люди занимаются в будние дни. А ты веселись и дальше, хорошо?

Рик стоит, как оплеванный, пока парочка весело уезжает в бело-голубом «форде» Бадди выпуска пятьдесят шестого года.

Рик тащится дальше. Видит работающих людей. Водителей грузовиков, продавцов в магазинах, секретарей в офисах, домашних хозяек, занятых покупками. Да, это точно Макалоувилль, но теперь это еще и реальный мир. Макалоувилль, которого он не знает.

Что случилось, спрашивает он себя, с добрыми старыми временами бесшабашных гонок и лихачества, рождественских елок, когда ребятишки, еще не успев переодеть пижамок, развертывали подарки, а Дин Мартин пел «Белое Рождество», и многое другое из того мира, где пришельцы были пришельцами, а ты знал, кто ты есть на самом деле?

«Все миновало, потому что ты оставил этот город, Рик, — вещает голос, тот самый, что всегда говорит в подобной манере. — Потому что ты стал героем и уехал».

Он шагает дальше и в конце концов оказывается перед родительским домом. Тут ничего не изменилось. Газон, деревья… Солнце греет так же, как когда-то… Рик нажимает кнопку звонка, нервно расчесывает пальцами волосы. Сегодня пятница — день, когда отец приходит с работы пораньше, и, может быть, сейчас он уже дома. Мама наверняка тоже. Мистер и миссис Роу неразлучны. Вся семья… все трое были неразлучны.

На звонок выходит отец и встает на пороге. Он еще в костюме. Рик замечает какое-то движение на заднем плане и понимает, что это мать.

— Заходи, — коротко роняет отец. И это все. Просто «заходи».

— Здравствуй, Рик, — вторит мать так же коротко, и Рик недоуменно моргает. В доме полутемно, и он со света словно ослеп.

— Садись на диван, — продолжает отец. Рик направляется к матери, чтобы обнять, но с размаху налетает на стол, а когда глаза немного привыкают к сумеркам, видит ее лицо. Вернее, выражение лица.

— Приятно видеть тебя, Рик, — говорит она, но это всего лишь обычная любезность. Мать всегда и со всеми вежлива.

— Да, сынок, приятно, — вторит отец. — Как Лос-Анджелес обходится с тобой?

— Мог бы и получше, — признается Рик, гадая, стоит ли рассказывать родителям.

— Мне очень жаль это слышать, — бормочет отец. Следует длинная пауза. Отец не спрашивает, что случилось. Мать сидит в большом мягком кресле напротив дивана, где устроился Рик, а отец не садится вообще.

— Мы чем-то можем помочь? — спрашивает один из них, Рик не уверен, кто именно, и опять только из вежливости.