«Если», 2005 № 01 (143) - [43]

Гейтс обиженно молчал.

— На, смотри!

Я дернул за рукоятку и распахнул оконный стеклопакет. В кухню ворвался прохладный сквозняк и заметался синими шуршащими искрами.

— Вот за это ты мне предлагал выпить, Гейтс? — Я размахнулся и швырнул пачку в окно.

Наверное, бестелесные купюры еще долго и красиво кружились в воздухе, но я-то этого не видел. И в этом тоже был особо символический смысл.

— Ну и дурак, — зевнул Гейтс и отвернулся. — А обо мне подумал? Чем меня кормить будешь?

— Мышей будешь ловить! — огрызнулся я и поднял рюмку. — За что пьем? Какие у нас еще подарочки?

Гейтс дипломатично молчал. А может, обиделся.

— Тогда я скажу. — Рюмка в моей руке подпрыгнула и плеснулась через край, я взял бутылку и долил до полной. — Выпьем за мерзости, Гейтс! За все человеческие поступки и мерзости, которые люди научились скрывать от света, но не догадались скрывать от звука! — Я сам поразился, насколько красивая и складная вышла фраза, хотя к концу уже не помнил, что было вначале, просто слова хорошо катились по инерции друг за дружкой. — Выпьем, Гейтс! За моего бывшего начальника! За соседей! За лучшего друга Кольку! — Я помолчал и добавил:

— И на Аллу бы еще поглядеть, чем она занимается по будням и вечерам, что там было с Барановым и вообще…

— Остынь, — перебил Гейтс.

— О’кей. — Я поднял рюмку. — Здравствуйте, мерзости!

Я выпил, поперхнулся и схватил кусок хлеба. Рот тут же наполнился мокрой хлебной кашей, а под ней зубы наткнулись на горбушку, все такую же стальную и черствую.

— Дурак ты, Гейтс! — возмутился я, отшвыривая горбушку в угол кухни. — Советчик, мать твою! Размочи в воде… Сам жри такой хлеб!

— С удовольствием, — кивнул Гейтс, мягко плюхнулся на пол, пошел в угол, обнюхал горбушку и вроде даже начал ее облизывать.

Я вылил из бутылки все, что оставалось, получилась отличная полная рюмка. Пить ее не очень хотелось, но куда же ее девать?

— За что последнюю пьем, Гейтс? — позвал я.

— Твоя рюмка, ты и пей, — огрызнулся Гейтс, но все-таки отвлекся от горбушки и запрыгнул на табуретку.

А на меня вдруг накатила волна пафоса и романтики.

— Знаешь, Гейтс… — начал я. — Давай выпьем эту последнюю рюмку без кривляний. Выпьем за то, чтобы хорошо видеть все, что нам положено. И никогда не видеть всего того, на что нам смотреть незачем!

— А ты умнеешь… — заметил Гейтс. — Одобряю.

И я выпил.

«Empty House»

Встал, доплелся до окна и прислонился лбом к прохладному стеклу.

— За музыку не выпили… — вздохнул я. — И музыки ведь теперь толком не послушаешь…

— Хочешь, плеер принесу? — предложил Гейтс.

— Не знаю… Наверное, хочу.

Гейтс бесшумно вышел и с грохотом вернулся. Во рту у него был один из наушников, а mp3-плеер волочился по полу.

— Спасибо… — Я поднял плеер, с трудом вставил наушники в оба уха и включил.

Сперва мне показалось, что ничего не играет, затем я услышал. По спине прополз холодок.

— Что это? — спросил я.

— Air — «Empty House», — ответил Гейтс. — Слушай, я вот что думаю. Смотри, вот сперва ты поминал все, что это ухо у тебя забрало, да?

— Угу, — кивнул я.

— А потом перечислял все гадости, которые получил взамен, да?

— Угу, — кивнул я.

— А что полезное оно тебе дает?

— Слушай, Гейтс, — поморщился я. — Задавай мне сейчас только простые вопросы, чтобы я мог это… «да» или «нет»…

— Ну, извини, — обиделся Гейтс, — что делать, если вопрос сложный? Ухо тебе что-то полезное дает?

— Нет.

— Уверен?

— Да. Я устал все время видеть то, что видеть мне не положено…

— А тогда зачем оно тебе?

Я оторвал лоб от окна и посмотрел на Гейтса. Гейтс невозмутимо вылизывался.

— То есть как? — не понял я.

— Так. — Гейтс взмахнул ушами на макушке, что, наверное, обозначало пожимание плечами. — Чик — и нет уха…

— Хорошая идея, — одобрил я.

— Бритву принести? — спросил Гейтс.

— Валяй!

То, что приволок Гейтс, было одноразовой пластиковой фитюлей с двумя лезвиями.

— И чего с ней делать? — Я недоуменно покрутил бритву в пальцах и чуть не уронил.

— Ломай ее, — посоветовал Гейтс. — Там лезвия, их надо вынуть. Да не руками, зубами ломай, зубами. Зубы тебе на что? Стой! — мяукнул он. — Дай я! Смотри, губу уже порезал. Всему тебя учить надо… Вот оно, лезвие, видишь?

— Не вижу, — покачал я головой. — Тонкое очень.

— На ощупь бери. Взял? Теперь иди в комнату. Осторожно, не падать! Прямо, поворачивай, поворачивай! Плеер падает, держи! Вот, садись на диван.

— Кровищи будет… — предположил я.

— Какая тебе разница, у тебя все равно глаз нет, — возразил Гейтс.

— Да сядь ты прямо, не вались! Музыку погромче сделай. На полную! Ага. Я орать буду, услышишь. Майку задери! Задери майку!

— И чего?

— И все. Харакири. Наискосок. Р-р-раз!

— Подожди, а… — вдруг засомневался я.

— Думай меньше! Раз — и все! — убедительно мяукнул Гейтс.

— Погоди! И я совсем без глаза… То есть без уха…

— Ну, мы же выяснили, что оно тебе не нужно? — напомнил Гейтс.

— Выяснили? — засомневался я, потому что точно не помнил, что мы выяснили.

— Точно тебе говорю. Режь!

— Ну, режь, так режь… Ой, песня кончилась, включи заново?

— Я ее закольцевал, — успокоил Гейтс. — Сейчас начнется. Вступление пропусти, и как зазвучит орган, так режь наискосок. С силой! Р-р-раз!