«Если», 2002 № 10 - [35]

6.

На третий день, когда мы учились копать ямы, то потеряли первого человека.

С тем запасом энергии, который находится в штатном вооружении обычного солдата, было бы в высшей степени непрактично заставлять его отрывать окоп в мерзлой земле с помощью кирки и лопаты. С другой стороны, можно хоть целый день бросать гранаты и получить лишь несколько неглубоких ямок, поэтому общепринятый метод состоит в следующем. Сначала нужно с помощью ручного лазера прожечь в земле отверстие. Потом, когда грунт остынет, в отверстие следует опустить заряд с замедлителем взрывателя и, в идеале, засыпать отверстие щебнем. Но на Хароне почти нет щебня, если только ты уже не пробил яму по соседству.

Самое сложное в этой процедуре — вовремя унести ноги. Как нам объяснили, чтобы уберечься от взрыва, следует либо укрыться за каким-нибудь массивным предметом, либо отойти минимум на сотню метров. После включения замедлителя взрывателя у вас есть минуты три, но вся загвоздка в том, что вы не можете просто убежать. Во всяком случае — на Хароне.

Трагедия произошла, когда мы рыли по-настоящему глубокий котлован — из тех, в которых мог бы разместиться жилой подземный бункер. Для этого необходимо было сначала выбить взрывами яму, потом спуститься на дно и заложить новые заряды — и так до тех пор, пока котлован не будет достаточно глубок. Под конец мы использовали взрыватели уже с пятиминутной задержкой, но и этого едва хватало, так как выбираться со дна котлована приходилось очень осторожно, не спеша.

Почти все успели пробить по два отверстия — все, кроме меня и еще двоих-троих. Наверное, мы были единственными, кто действительно внимательно следил за происходящим, когда Бованович попала в беду. Все мы находились метрах в двухстах от котлована; мой зрительный преобразователь был включен на четырехкратное усиление, и я ясно видел, как она скрылась за краем котлована. После этого я мог только слышать ее переговоры с Кортесом.

— Я на дне, сержант. — На время этих учений нормальный радиообмен был запрещен; на передачу могли работать только Кортес и обучаемый.

— О’кей. Подойди к центру и сдвинь щебень в сторону. Не спеши. Пока не вынешь чеку, торопиться некуда.

— Я знаю, сержант. — Мы отчетливо слышали негромкий стук попадавших ей под башмак камешков — звук передавался через подошвы на микрофон передатчика. Несколько минут Бованович молчала. Наконец снова раздался ее слегка запыхавшийся голос:

— Щебень убран, я добралась до земли.

— Под тобой камень или лед?

— Камень, сержант. Какая-то необычная порода — чуть зеленоватая.

— Используй малую мощность. Одна и две десятых, рассеивание — четыре.

— Черт побери, сержант, так я буду возиться до второго пришествия!

— Да, зато так безопасней. Эта зеленоватая порода… в ней содержатся кристаллы замороженного водорода. Если нагревать их слишком быстро, камень под тобой начнет взрываться, и тогда… тогда нам придется оставить тебя там, где ты есть, девочка.

— О’кей, мощность — одна и две, рассеивание — четыре. — Край котлована озарился розовыми вспышками лазера.

— Когда углубишься примерно на полметра, поставь рассеивание два.

— Принято. — Вся операция заняла почти семнадцать минут, три из них — на двукратном рассеивании. Могу себе представить, как устала у Бованович рабочая рука.

— Теперь немного отдохни. Когда дно шурфа перестанет светиться, поставь взрыватель на боевой взвод и осторожно опусти в яму. Потом — выходи. Понятно? Выходи спокойно, не торопясь, времени достаточно.

— Я поняла, сержант. Опустить заряд в шурф и выходить… — Голос у Бованович слегка дрожал. Что ж, вполне понятно — ведь не каждый день имеешь дело с тахионной бомбой мощностью в двести микротонн. Несколько минут мы слышали только затрудненное дыхание Бованович.

— Ну вот. Порядок… — Послышался негромкий скрежет соскальзывающего в шурф заряда.

— Теперь отходи. Не беги — у тебя есть целых пять минут.

— Д-да, пять минут… — Ее шаги действительно были равномерными, неторопливыми. Потом, когда Бованович стала карабкаться вверх по склону, характер звуков изменился. Теперь в шорохе и перекатывании камней было что-то лихорадочное. Осталось четыре минуты.

— Черт!.. — Длинный, скрежещущий звук, потом снова стук падающих камней.

— Что случилось, рядовой?

— Черт!.. — Тишина, потом снова: — Черт, черт, черт!..

— Если ты не хочешь, чтобы я тебя пристрелил, отвечай, что случилось!

— Я… Я застряла. Край котлована обвалился и засыпал… Сделайте же что-нибудь! Я не могу двинуться с места! Я не могу…

— Молчать. Как глубоко ты находишься?

— Я не знаю. Я просто не могу пошевелить ногами. Помогите!

— Так пользуйся руками, черт тебя дери! Подтягивайся. Подтягивайся!!! Не забывай — каждой рукой ты можешь легко поднять тонну!

Осталось три минуты.

Бованович перестала ругаться и забормотала что-то на незнакомом языке — должно быть, по-сербски. Ее голос звучал глухо и монотонно. Было слышно, как она кряхтит от усилий и как вниз катятся отдельные камни.

— Я освободилась!

Две минуты.

— Теперь шевелись. Двигайся так быстро, как только сможешь. — Голос Кортеса звучал совершенно спокойно и ровно.

Когда осталось девяносто секунд, мы увидели над краем котлована ее голову в шлеме.