«Если», 2002 № 02 - [87]

— Как?

— Ну хватит, Стеф. Я расписывал командованию твою изобретательность. Мир, в который ты отправляешься, исчез в пылевом облаке. Так много ли можно знать о нем? Сориентируешься по месту.

Они остановились перед массивным сверкающим аппаратом.

— Я тебе жутко завидую, — произнес Яма придушенным голосом.

— Ты — рыцарь-паладин нашего мира, как Йотсисун, как Саладин, как Ричард Львиное Сердце.

И Яма обнял его.

— Береги себя, мой старый друг, и пришиби эту дерьмовую девственницу!

Секунду спустя техи подсадили Стефа в червобур и закрыли тяжелую дверь, смахивающую на девятилепестковую стальную ромашку. Яма отошел, утирая глаза. Наблюдать за отбытием явился Катманн, и Яма подошел к нему.

— Ну вот, у меня стало одним другом меньше, — сказал Яма. — Моя работа — сущий ад. Как идет подготовка вашей команды киллеров?

— Ускоренными темпами. Естественно, задание выполнят они.

— Не исключено, что Стеффене справится сам.

— Возможно, — кивнул Катманн, — а у меня есть шанс стать следующим Контролером Солнечной системы… Ну ладно, — добавил он, — арестовали еще нескольких «круксиков», и меня ждет работа в Палате.

Сидя в червобуре, как его проинструктировали — подняв колени, опустив подбородок, обхватив руками голени, потея в тяжелом пальто, ощущая ребрами пистолет, — Стеф попытался представить себе лицо Джун, но обнаружил, что и оно неспособно объяснить ему, почему он находится там, где находится. Приятное возбуждение, которое он испытывал утром, исчезло и сменилось предательским страхом. Он мог только предположить, что вся его жизнь вела к моменту высочайшей глупости, и теперь этот момент настал.

Тут его пронизал слепящий фиолетово-белый луч, он ощутил миг сверххолода и обнаружил, что сидит на шершавом тротуаре, прислонясь к отсыревшей штукатурке стены.

Он поднял голову. День был пасмурный, и мимо Стефа, поеживаясь от осеннего холода, торопливо шагали коренастые люди. Никто даже не оглянулся на него.

Он посмотрел повыше. За сплошными стенами обшарпанных трехэтажных зданий он увидел высокие, будто отполированные башни, словно из зеркального дюрапласта. Под нижним слоем туч висели колоссальные алые буквы.

Поскольку в алфавите олепика в основном использовались буквы кириллицы, Стеф с легкостью прочитал: Московская фондовая биржа, а когда он пробормотал эти слова вслух, тихий голос у него в ухе перевел:

— Московская биржа.

Огромное голубое полотнище под вывеской возвещало: «1991–2091».

Он медленно поднялся на ноги, пошатнулся, уцепился за стену. Миловидная молоденькая девушка приостановилась, посмотрела на него, потом надвинула поглубже капюшон из светлого меха и поспешила дальше.

Остановились два подростка, посмотрели на него и заухмылялись, переговариваясь резкими голосами.

— Чего это он так вырядился?

— Сталиным себя вообразил или еще кем. Эй, мужик, откуда шинелька?

Рядом остановилась толстуха и погрозила подросткам.

— Ну-ка, отвяжитесь от человека! Вы что, не видите — это псих? Никакой жалости.

К ней присоединился коротышка в клетчатом пальто.

— Уважайте старших! — закричал он на ребят.

— А чего он под Сталина вырядился, чтоб ему! Эй, ты! — повернулся один из них к Стефу. — Идешь кайф ловить?

К несчастью, переводчик в ухе не давал ответов на вопросы, а потому Стеф только смотрел на парня и молчал.

— Господи, да он же глухонемой, а вы к нему лезете! — продолжала толстуха возмущенно.

К этому времени вокруг собралась небольшая толпа. Каждый высказывал свое мнение — взрослые против подростков.

— Вот сопляки, никого не уважают!

— Только не тебя, дедуля.

— Дедулей меня обзываешь? Да, у меня есть внуки, но, слава Богу, на тебя они не похожи, паршивец.

Страсти разгорались, и Стеф счел за лучшее улизнуть. В переулке он расстегнул шинель и критически осмотрел прочее обмундирование — френч и брюки из грубой материи, заправленные в сапоги. На улицах ни на ком не было ничего, хотя бы отдаленно похожего. Жесткие сапоги по колено из эрзац-кожи уже успели натереть ему пальцы на ногах, а он и ста метров не прошел!

Проклиная Яна на все лады, Стеф кружил по переулкам, пока внезапно не обнаружил среди сотен лавчонок по обеим сторонам улицы Бориса Ельцина одну с вывеской «Костюмы». Для нее ему переводчик не понадобился.

Полчаса спустя Стеф вышел из лавки, одетый вполне приемлемо: мягкие ботинки, широкие брюки, шапка из поддельного каракуля и длинная теплая пуховая куртка. В кармане у него шуршали тридцать десятирублевок — разница между прекрасным и почти новым театральным костюмом, который он продал владельцу лавочки, и подержанным, скверно на нем сидящим тряпьем.

Он смешался с толпой, которая была много гуще, чем в центре Ула-нора в День Великого Чингиса. Транспорт двигался по мостовым шумно и густыми потоками — причем все водители рвались вперед так, словно вместе со своими вонючими авто устремлялись в атаку. А вот в воздухе движение было слабым — лишь несколько примитивных аппаратов с вращающимися крыльями и таких странных очертаний, что Стеф было принял их за гигантских насекомых. Высоко-высоко перекрещивались следы реактивных самолетов, и Стеф спросил себя, чел-ночили тогда аэробусы между Землей и Луной или еще нет?