«Если», 2002 № 02 - [69]

— Ах ты… — отец начал приподниматься. Глаза его сулили хорошую взбучку.

— Где тебя носит?.. — сказала мать, тоже вставая. Она уже приготовилась отвесить Барри пощечину, но…

Остановитесь, — скомандовал Барри.

Взрослые замерли и затихли. Взгляд их наполнился зачаточным пониманием, рты открылись в немом изумлении. «Таким людям потребуется куда больше времени», — подумал Барри. Отец медленно кивнул — один раз.

— Теперь все будет иначе, — сказал Барри.

И это было правдой.

Перевел с английского Константин РОССИНСКИЙ

Альберт Каудри «КРУКС»

Дьева смотрела, как Земля под ней разворачивается, то исчезая за льдистыми пластами перистых облаков, то снова появляясь в мозаике из синевы океана и неподвижных сверкающих кучевых.

Аэробус двигался по своей гиперболе, и в разрывах возникали кусочки континентов. Дьева успела увидеть Северную Америку — цепь протянувшихся в Атлантический океан Аппалачских островов — и мерцающее в жарких лучах мартовского солнца Внутреннее море. Тут шестьдесят два пассажира погрузились в нижний облачный слой, ненадолго вспыхнули лампочки для чтения, но вот облака остались позади, и аэробус заскользил, точно тень урагана, над необъятностью Тихого океана.

Подали легкий обед, и во время десерта блеск острова Фудзияма в ожерелье зеленых островков возвестил, что они приближаются к Мир-граду. Тут засияло багряное солнце, из мерцающих волн Желтого моря выпрыгнул огромный лес Китая. Скорость в пять тысяч пятьсот щелчков была теперь слишком велика, и аэробус сотрясся — раз, и два, и три, пока его скорость не снизилась до тысячи.

Аэробус несся над зеленеющими равнинами Гоби, славными неисчислимыми стадами диких животных. Разумеется, они были слишком высоко и двигались слишком быстро, чтобы суметь разглядеть эти стада, однако масшина[13] в начале салона потемнела, на миг замерцала точечками света и заполнилась трехмерными изображениями слонов, вапити, хакнимов, сфошур (и земных животных, и привезенных с других планет), которые неторопливо бродили среди россыпей озер по зеленым степям, где некогда властвовал бессмертный хан.

Бледное скуластое лицо Дьевы приняло сосредоточенное выражение, и в ее немигающих глазах заблестели отражения. Девять десятых Земли — первого приюта человечества — преобразились теперь в мир животных. Высшее достижение человека, которого называли Министром Разрушения. И ради этого погибли двенадцать миллиардов людей?

В закатном зареве Мирграда Стеф в пятнистом халате, развалившись, полулежал у себя на балконе и слушал выкрики торговцев и скрип колес на улице Золотой Орды. Он любил вот так, покуривая киф, нежиться в отблесках умирающего дня.

Неожиданный шум на улице заставил его сбросить ноги с потрепанного шезлонга. Он отложил мундштук и зашаркал к перилам.

На улице тележки продавцов были сдвинуты к стенам, и между ними, точно колонна муравьев, брела длинная вереница заключенных (синие робы, короткие волосы, запястья и шеи защелкнуты в черные пластмассовые канги). Стражники в дюрапластовых шлемах с широкими полями шагали вдоль вереницы на некотором расстоянии друг от друга, ударяя короткими хлыстами по ногам замешкавшихся, поторапливая их. Узники постанывали, а потом кто-то затянул тюремную песню на олспике — объединяющем языке всех людей: «Смерта, смерта ми калла / Йф нур трубна хаф съегда…» («Смерть, смерть, позови меня, только беды ждут меня всегда…»).

В такт песне самые медлительные настолько ускорили шаг, что стражники лишились предлога пускать хлысты в ход.

Хорошая песня, — подумал Стеф, снова растягиваясь в шезлонге, — потому что в ней две противоположные идеи: терпение и отчаяние. Полюса жизни, ведь так? Во всяком случае, его жизни. Исключая киф, который стал почти его религией, навевая на него в эти вечерние часы легкую спокойную меланхолию, — состояние, которое староверы называли Святым Равнодушием: что происходит, то происходит, и не пытайся валять дурака с Богом. Ну и, конечно, Джун. Это не просто похоть, хотя и не любовь. Он прошептал ее имя — на олспике оно означало «летнее время» — с изначальной английской интонацией и смыслом: июнь.

Потом нахмурился. Как обычно, он сидел на мели. Киф стоил денег. Так как же он может позволить себе Джун? Стеф задумался, неторопливо попыхивая, выпуская ароматный дым через нос. Ему нужно новое дело. Ему нужна работа. Ему нужно, чтобы с неба на него посыпались деньги.

Даже самые пресыщенные пассажиры, много раз видевшие Уланор, или Мирград, быть может, даже выросшие там, прильнули к иллюминаторам вместе с теми, кто впервые прибыл в столицу рода человеческого.

Более миллиона человек, думала Дьева. Просто не верится, что существует такой огромный город. Конечно, в сравнении с мировыми городами двадцать первого века Уланор только-только годился в пригород. Однако он хотя бы давал ей представление об утраченном — представление о былом (и будущем?) мира до того, как Время Бедствий все изменило.

Аэробус теперь планировал, присоединившись к уличному движению на пятом уровне внешнего кольца, разворачиваясь так, что создавалось впечатление, будто город с расходящимися лучами проспектов и сверкающими площадями вращался вокруг своей оси. Второй пилот (естественно, компьютер) заговорил четким однотонным голосом, называя такие достопримечательности, как аллея Чингисхана, площадь Желтого Императора, где находились дворцы Контролеров разных секторов, а также площадь Вселенского Правительства, где Дворец Президента выходит фасадом на Сенат Миров.