«Если», 2001 № 06 - [57]

— Мытарь на троне, — хмыкнул Сатян. — Такого еще не бывало. Впрочем, если мытарь собирает долю властителя, то рано или поздно он потребует свою долю мытаря. Далась, однако, тебе эта красота! Между прочим, за что тебя прозвали Речным Старцем?

— Ты уже задал самый последний вопрос.

— Прости, если допустил бестактность.

Теодор долго молчал, а я все думал: когда же он узнал о моем существовании? Кстати, прав-то, наверное, оказался я, а не Сатян: облава в локусе шла на меня. Волшебная история в современном исполнении: оборванец превращается в богача одним движением пальца старого чародея.

— Я же говорю, много на мне грехов, — тихо, почти шепотом, сказал Теодор. — Моя работа… Грязная работа, что и говорить. Знал бы ты, какую я проводил селекцию клонов на эмбриональной стадии!.. Что делать, отбор — беспощадная штука. Вот и пришлось методом проб и ошибок портить тысячи, десятки тысяч в месяц… Все заработки шли на клонаторы. У меня не хватало средств даже на утилизатор.

Отработанные эмбрионы я спускал в реку, и ее кровавые воды долго пугали кротких пейзан.

Меня в те дни лихорадило от обилия впечатлений, я не до конца понял суть работы Теодора. Расплачиваться за непонимание пришлось много позже. А тогда события стремительно рванули вперед, и вот пассажирский лайнер скоро доставит нас к цели.

Пришел Сатян. Мне было забавно видеть его в долгополом черном сюртуке из настоящей шерсти. Он был похож на советника влиятельного торгового дома. Если подумать, приблизительно так оно и было.

Из своей комнаты выпорхнула Хора. Она покружилась перед зеркалом, спросила, как ей идет платье с глубоким вырезом. Мы с Сатяном, не сговариваясь, закатили глаза и протянули обморочное «О-о-о». Действительно, хоть ей и очень шло белое, в красном она была убийственно неотразима. Словно живой огонь окутывал ее тело. Сердце мое вдруг защемило от беспричинного страха, но в следующий миг я выбросил из головы дурацкое предчувствие беды.

— Я быстро закончу, — сказала она и снова исчезла в своей комнате.

— Быстро? Так у женщин не бывает.

Сатян улыбался, но как-то натужно. Мне показалось, он чем-то озабочен. Ясное дело, столько событий, столько невероятных падений и взлетов меньше чем за неделю. К тому же ему теперь по чину следует быть озабоченным, хотя название чину мы еще не придумали.

— Кажется, я что-то упустил из виду. — Он почесал переносицу. — Теодор всегда был хитер на выдумку. У него в любом плане меньше трех, а то и четырех ловушек не было. Слишком все быстро и просто сейчас утряслось, не его стиль. И вот еще… Ты не помнишь, как полное имя Хоры.

— Разумеется, помню. Терпсихора — ее полное имя.

— Та-ак, — мрачно протянул Сатян. — Лия — это Талия?

— Ну… Да, а что?

— Так, так… Стало быть Эрато, Эвтерпа, Каллиопа, Мельпомена, Урания… Забавно, он даже имена подобрал соответствующие. Как, они тебе нравятся?

— Еще бы! — я самодовольно ухмыльнулся. — Всех пока не видел, но вот Мена, скажем, очень хорошенькая…

— В какой-то старой книге я прочитал о том, что от брака Мельпомены и речного бога Ахелоя родились сирены.

— Кто такие сирены?

— Не знаю.

— К тому же я не речной бог.

— А вот это точно! — он рассмеялся.

Тут явилась Хора в сиянии изумрудов и сапфиров на пламенеющем одеянии, и мы отправились в обеденный зал.

Мне нравилось внимание, которое мы к себе привлекали. Обед был великолепен, но я пока еще не научился на практике оценивать тонкость вкуса суфле из контрабандных трюфелей, а стоимость полусухого «Шамполиона» поражала лишь воображение, но не желудок. Со временем научусь. Все вдолбленное в меня холодное знание прайсов на произведения искусства, на редкие и ценные предметы, все, что было раньше содержимым обучающих панелей по товароведению, теперь, слившись с чувством прекрасного, которое не поддается оценке, сделает жизнь мою богаче, полнее.

После обеда мы послушали музыкантов, главным достоинством которых было то, что они очень старались. Я удобно расположился в. обитом натуральной кожей кресле и, прикрыв глаза, пытался вспомнить: а что же я упустил из виду?

Во мне еще с утра вызревали слабые ростки беспокойства, медленно крепло ощущение, будто оставил на Параисо какой-то пустяк. Надо было сделать, узнать, разглядеть, и тогда, возможно, вся цельность, ясность нынешнего положения станет очевидной во всем совершенстве и красоте. Но ухватить за кончик нити все не удавалось. И чем больше я размышлял, тем меньше красоты находил в событиях последних дней. Немного раздражало, признаться, новое чувство, сбивающее привычную систему оценок. Правда, мироздание стало ярче, сочнее; обостренное восприятие знакомых сочетаний образов и звуков сейчас могло привести к неожиданному выплеску эмоций, новые глубины смыслов обнаруживались в словах, на которые прежде я бы не обратил ни малейшего внимания. Фальшь? Неискренность? Обман? Не было этого в словах и поступках дядюшки Теодора. Случись такое, Сатян первым бы унюхал неладное. Жизнь моя раньше была простой и ясной, а теперь внезапный дар порождал мелкие трещины сомнений. Я искал и находил в событиях последних дней что-то некрасивое, незавершенное, возможно, постыдное…