«Если», 2000 № 09 - [104]

Но все-таки отечественных фантастов критики «любят» больше. В откровенно заказной статье «Запах мертвого слова» («Независимая газета», 1998, 26 февраля), нацеленной против русскоязычных авторов Украины, некий борец за чистоту украинской литературы Андрей Окара удостоил творчество киевлян М. и С. Дяченко и харьковчан Г.Л.Олди такой уничижительной характеристики: «Проблем с русским языком у них не возникает, в литературе такого свойства он удивительно однообразен и бесцветен, это, фигурально выражаясь, язык для бедных. Употреблять такие категории, как, скажем, «внутренняя форма слова», без чего немыслима подлинная художественность, по отношению к подобной литературе было бы даже как-то странно». То же самое: такое мог написать только человек, никогда не открывавший текстов названных авторов. Просто диву даешься, как столь вопиюще безграмотный, в высшей степени недобросовестный господин не боится называть себя литературоведом? Быть может, не поленись он взять в руки книги, то обнаружил бы в творчестве супругов Дяченко и изящество стиля, и глубину притчи, и, наконец, тот факт, что киевский дуэт — это едва ли не единственные сегодня последовательные продолжатели традиций украинского романтизма, восходящего к творчеству Довженко и Тычины. Если бы не поленился… Но сам тон статьи, ее откровенно русофобская направленность наводят на более печальные размышления: в силу заказанности материала Окара намеренно искажает литературную реальность. А попросту говоря, создает некий мифологический образ литературы (в данном случае — фантастической). Принцип кривого зеркала.

Ничуть не менее безапелляционен петербургский критик Никита Елисеев. В статье «Мыслить лучше всего в тупике. Кое-что об экзистенциональных мотивах в нашей литературе» («Новый мир», 1999, № 12) он «зачитывает» обвинительную речь уже Евгению Лукину:

«Передо мной — книга Евгения Лукина «Зона справедливости» (М.-СПб., 1998)… Вполне возможно, что эта книга — из худших… Здесь игра с отчаянием, парадоксы, пугавшие Достоевского и Честертона своей неразрешимостью, превращаются не то что в аксиомы — в трюизмы». Елисеев считает, что роман Е.Лукина выражает собой некую тенденцию в фантастике, а именно (внимание!) — «страх восстановления справедливости»! Это на какой же высоты колокольню нужно забраться, чтобы ТАК исказить суть романа?! Невольно возникает подозрение, что «новорусские» критики читают художественные тексты как-то ИНАЧЕ, чем остальные читатели. Или — действительно: уровень символики, метафорического ряда, используемый в фантастическом тексте, просто недоступен «реалистическому сознанию»?

Но дальше других пошла некая критикесса, года два назад на страницах «Литературной газеты» глубоко оскорбившаяся тем фактом, что какая-то там фантастика (пуще других — В.Рыбаков) стремится быть Литературой. На каком таком, понимаешь, основании? Ваш удел — звездолеты и роботы, а свиным рылом да в калашный ряд неча лезть.

Но вот что интересно: достаточно кое-кому из фантастов публично заявить, что никакой он не фантаст, убрать из текста «позорящую» литеру «фантастика», издать книгу в «некоммерческой» серии, и почти сразу же проявится эффект, который я назвал бы «Синдромом Пелевина». Готов держать пари: изменится и акцент в критических публикациях «толстых» журналов. Еще недавние хулители вдруг начнут умно, со знанием дела, писать о постмодернистской эстетике в раннем творчестве Г.Л.Олди, об обретении онтологического статуса реальности в романах-притчах М. и С. Дяченко или С.Логинова, о карнавализации литературного языка Е.Лукина и Б.Штерна, об апокалиптических мотивах в романах А.Столярова или Л.Вершинина… И ни слова о фантастике. Ведь фантастика — это «звездолеты и роботы».

Впрочем, Андрей Столяров и Андрей Саломатов уже сегодня благополучно публикуются в «толстых» журналах. «Мечты, мечты, где ваша сладость?..»

3.

Можно, конечно, посмеяться, обидеться, обозвать всех неправых дураками, не смыслящими в специфике фантастики, а заодно и в литературе в целом. Можно, конечно. Это легче всего. Но, как известно, беда одна не ходит. И в любом конфликте обязательно участвуют, как минимум, две стороны.

Так в чем же дело? Почему фантастика и мэйнстрим сегодня не только не сближаются, а напротив — пребывают в очень сложных взаимоотношениях? В чем причина столь пренебрежительного отношения к современной фантастической словесности со стороны читающей интеллигенции?

На роль «козлов отпущения» можно по справедливости определить издателей, убого-однотипным дизайном книг стерших границу качества между авторами-поденщиками и представителями интеллектуальной фантастической прозы. Тем самым издатель откровенно обманывает читателя и «подставляет» автора, заткнув тому рот гонораром. В качестве иллюстрации этого тезиса вспомните хотя бы обложку книги Александра Громова «Властелин Пустоты» и вы поймете, почему для читателя-эстета Громов и Головачев, Штерн и какой-нибудь Барон — одна масть. Такой читатель просто не купит книги Громова и Штерна.

Можно обнаружить и как бы оправдательную причину: «элитарщики»-де просто завидуют фантастам, ибо у тех и тиражи выше, и гонорары солиднее (что само по себе спорно). И такая точка зрения, увы, распространена в фантастическом цеху. Но при подобном раскладе уместно предположить, что обиженность фантастов на литературный истеблишмент проистекает из той же черной зависти — ведь премии последних выражаются в довольно крупном денежном эквиваленте.