«Если», 2000 № 02 - [78]

Вместо того, чтобы старательно компоновать в голове дизайн предложения, я могла теперь сразу набросать на бумаге начальные штрихи, и эти волнистые линии почти всегда оказывались прекрасно совместимыми с элегантной интерпретацией того, что я намеревалась сказать. Иными словами, у меня постепенно развивался тот же дар, каким в полной мере обладали гептаподы.

Но куда более интересным оказался факт, что Гептапод Б постепенно изменял мой образ мыслей.

Свойственный мне тип мышления всегда был таков: Я МЫСЛЮ — СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ГОВОРЮ ВНУТРЕННИМ ГОЛОСОМ. Как принято выражаться в нашей профессиональной среде, мысли мои были фонологически кодированы. В норме мой внутренний голос вещал на английском, но это было не обязательно; после окончания школы, решив немедленно выучить русский, я присоединилась к программе глубокого погружения и к концу лета начала не только думать, но и видеть сны на русском языке. Но это всегда был устный русский… Иной язык — но та же мода: беззвучный голос, говорящий вслух.

Идея лингвистического и вместе с тем нефонологического способа мышления всегда меня интриговала. У меня был приятель, который родился от глухих родителей и вырос в атмосфере Американского Языка Знаков; и он признался мне, что часто думает на АЯЗе вместо английского. Я долго пыталась представить, на что могут быть похожи мануально кодированные мысли, и каково это рассуждать внутренней парой рук вместо внутреннего голоса.

С Гептаподом Б я наконец испытала совершенно чуждое ощущение: мои мысли стали обретать графическую кодировку. То и дело посреди рабочего дня со мной случалось на несколько мгновений нечто вроде транса, когда внутренний голос отказывался выражать мои мысли; вместо этого я видела внутренним взором семаграммы, прорастающие, как морозные узоры на стекле.

Когда я научилась свободно писать на Гептаподе Б, семаграфические конструкции стали появляться полностью сформированными, представляя даже самые сложные идеи. Мое мышление, однако, ничуть не ускорилось: вместо того, чтобы устремляться вперед, разум созерцательно балансировал над уравновешенной симметрией, лежащей в основе семасиографии гептаподов.

Казалось, это нечто большее, чем просто язык, а развитые семаграммы были подобны мандалам: я впадала в медитативное состояние, выбирая такой путь, где посылки и выводы становились обратимыми, легко меняясь местами. Большая семаграмма не имела никакого предпочтительного направления, в котором соединялись бы ее отдельные части, в ней не было никакого «потока мысли», бегущего по определенному маршруту; все ее компоненты были одинаково приоритетны, все они были равноправны в акте рассуждения.

Представитель Госдепа по фамилии Хосснер подрядился просветить наших ученых касательно перспективных планов США в отношении гептаподов. Мы с Гэри явились в комнату для видеоконференций, чтобы послушать его лекцию; микрофон был отключен, и мы могли обмениваться мнениями, не прерывая мистера Хосснера. Пока мы старательно внимали, я начала всерьез беспокоиться, не повредит ли Гэри своему зрению, столь часто закатывая глаза.

— У них наверняка была веская причина, чтобы проделать такой путь до самой Земли, — сказал дипломат доносящимся из динамиков жестяным голосом. — Судя по всему, это не завоевание нашей планеты, благодарение небесам! Но что же тогда? И кто они? Разведчики? Антропологи? Миссионеры? Но в любом случае у нас должно быть нечто такое, что мы можем им предложить. Возможно, это права на разработку минералов в Солнечной системе. Возможно, антропологическая информация о нас самих. Возможно, право проводить религиозные церемонии для нашего населения. Пока мы не знаем, но ведь что-то же должно быть!

Поэтому моя точка зрения такова: даже если они прибыли сюда не для торговли, это не означает, что мы не можем заключить с ними торговую сделку. Нам просто нужно выяснить, с какой целью они прилетели и что у нас есть такое, чего они желают. Как только мы получим необходимую информацию, мы сразу же вступим с ними в деловые переговоры.

И я хотел бы специально подчеркнуть, что наши отношения с гептаподами не обязательно должны быть враждебными. Перед нами не та ситуация, когда любой выигрыш с нашей стороны означает для них проигрыш, и наоборот. Если обе стороны поведут себя корректно, то и мы, и гептаподы останемся с прибылью!

— Намекаешь на игру с ненулевой суммой? — вопросил Гэри с насмешливым изумлением. — Господи, помилуй и спаси.

— Игра с ненулевой суммой.

— Что-что? — Ты обернешься на полпути к своей комнате.

— Когда обе стороны выигрывают. Я только что вспомнила, это игра с ненулевой суммой.

— Вот оно! — Ты поспешно застучишь пальцем по клавиатуре ноутбука. — Спасибо, мама!

— Оказывается, я все-таки знала это, — скажу я. — После стольких лет жизни с твоим отцом что-то же должно было запечатлеться в моих мозгах.

— А я знала, что ты знаешь, — откликнешься ты; твои волосы нежно пахнут яблоком. И вдруг ты подтолкнешь меня, чисто по-приятельски: — Ты лучше всех, мама!

— Луиза?..

— Да?.. Извини, я отвлеклась. Ты что-то сказал?

— Я спросил, что ты думаешь о нашем мистере Хосснере.