«Если», 2000 № 02 - [75]

— Ты полагаешь, вам удастся перейти от принципа Ферма к другим областям физики?

— Почему бы и нет? В физике есть множество подобных тем.

— Вроде модного принципа наименьшей площади прикрытого тела? Физика всегда такая минималистская?

— Слово «наименьший» ввело тебя в заблуждение. Видишь ли, Ферма изложил этот принцип неполно. В действительности существуют такие ситуации, когда свет выбирает путь, занимающий больше времени, чем любой из гипотетических. Правильно будет сказать, что свет всегда выбирает ЭКСТРЕМАЛЬНЫЙ путь, то есть либо минимизирует время путешествия, либо максимизирует. Минимум и максимум имеют общие математические свойства, поэтому обе ситуации описывает одно и то же уравнение. Словом, теперь принято говорить о Вариационном принципе Ферма.

— Ты сказал, существует много аналогичных принципов?

— Во всех ветвях физики, — кивнул он, сделав такой жест, словно все эти ветви были разложены перед ним на столе. — Почти каждый физический закон можно представить в виде вариационного принципа. Единственная разница между ними будет в том, какой именно атрибут принимает экстремальные значения. В оптике это время, а в механике или электромагнетизме — что-нибудь другое, но математическое представление для всех вариационных принципов одинаково.

— Значит, когда ты получишь от гептаподов математическое описание принципа Ферма, то сумеешь понять и все остальные?

— Господи, я надеюсь на это. Кажется, мы наконец-то заглянули в щелку, откуда открывается вид на их физику… Такое дело не грех и отпраздновать. — Гэри внезапно остановился и повернулся ко мне. — Эй, Луиза, не хочешь ли отобедать? Я угощаю!

Признаюсь, он меня слегка удивил.

— Конечно, — сказала я.

Когда ты научишься ходить, я стану каждый день получать от тебя доказательства асимметрии наших отношений. Ты все время будешь куда-то убегать, и каждый раз, когда ты ударишься о косяк или разобьешь коленку, я почувствую твою боль, как свою. Будет так, словно у меня выросла блуждающая конечность, чьи сенсорные нервы исправно передают мне болезненные ощущения, но моторные совершенно не желают передавать мои команды. Но это же нечестно; этого пункта не было в контракте, когда я его подписала.

После прорыва с принципом Ферма дискуссии на научные темы стали более плодотворными. Не то чтобы физика гептаподов сразу сделалась ясной и прозрачной, но прогресс потихоньку набирал обороты. По словам Гэри, их физика действительно стояла на голове, по сравнению с нашей: физические атрибуты, которые мы определяем через интегральное исчисление, гептаподы воспринимали как элементарные. В качестве примера Гэри описал мне один из таких атрибутов, который на физическом жаргоне обозначается обманчиво простым словом «действие» и представляет собой «разницу между кинетической и потенциальной энергией, интегрированную по времени», что бы сие ни означало. Исчисление для нас; элементарное понятие для них.

Гептаподы, в свою очередь, использовали математические исчисления для определения атрибутов, которые у нас принято считать фундаментальными (например, скорость); Гэри охарактеризовал их математику как «чрезвычайно чудную». Невероятно, но ученым удалось доказать, что математика гептаподов эквивалентна нашей: обе системы, пускай основанные на диаметрально противоположных подходах, описывали одну и ту же физическую вселенную.

Я пыталась вникать в уравнения, которые мне приносили физики, но без всякого толку. Я никак не могла ухватить реального содержания таких атрибутов, как «действие», не говоря уж о том, чтобы оценить значение их трактовки в качестве элементарных. Тогда я попробовала сформулировать вопросы в более знакомых мне терминах: каким видят физический мир гептаподы, если принцип Ферма объясняет им феномен преломления света простейшим образом? Что позволяет им легко воспринимать минимумы и максимумы?

Тебе достанутся синие глаза твоего отца, а не мои скучные коричневатые. Мальчишки (и мужчины) с изумлением будут глядеть тебе в глаза, как я смотрела (и смотрю) в глаза твоего отца, и парни будут очарованы (как я была и остаюсь) их редкостным сочетанием со смоляными волосами. У тебя не будет отбоя от поклонников.

Я помню, как ты вернешься домой после выходных, проведенных в доме твоего отца. Тебе пятнадцать лет, и ты удивлена и раздосадована его настойчивыми расспросами о парне, с которым ты в те дни встречаешься. Привольно развалившись на софе, ты станешь подробно перечислять мне очевидные признаки того, что твой отец окончательно выжил из ума.

— Представляешь, что он мне сказал? Знаю я этих тинейджеров! — Ты картинно закатишь глаза и пожмешь плечами. — А то я их не знаю?!

— Не обвиняй его, — скажу я. — Он отец и ничего не может с этим поделать.

Видя, как ты общаешься со своими друзьями, я не стану беспокоиться о том, что какой-нибудь парень может воспользоваться твоей наивностью. Обратное куда более вероятно, и это меня действительно будет беспокоить.

— Он хочет, чтобы я осталась ребенком. Он не знает, как обращаться со мной с тех пор, как у меня выросла грудь.

— Да, твоего отца это несколько шокировало. Дай ему время оправиться от удара.