«Если», 1999 № 05 - [22]

Небо прояснилось, хотя была только середина здешней восьмидневной ночи. Возможно, мои глаза учились все быстрее приспосабливаться к темноте. Возможно, я уже чувствовал себя здесь, как дома.

А что поделать, раз никакое другое место в галактике уже не станет для нас домом?

Все твердят, что небеса здесь оранжевые, еще более оранжевые, чем на Венере, а по-моему, это не так. Я ведь бывал на Венере и Знаю, как выглядит тамошнее небо. Ничего похожего.

Иногда я представляю себе то небо, которое накрывало куполом мой дом, мой двор. Представляю таким, каким оно было в тот, последний раз, когда я под ним стоял не так уж много лет назад. Иногда я не могу с собой справиться и начинаю гадать, во что превратилось небо над Землей, когда в нее, как в мишень, устремились миллиарды тонн обломков…

Сейчас земная атмосфера выглядит так: серовато-бурая, со зловещими красно-оранжевыми отсветами, заметными и днем, и ночью. С Луны передают, что на Земле больше нет свободного кислорода. Наверное, отсвет дает продолжающая извергаться лава.

Высоко надо мной начинается нечто вроде пурги. Снежные хлопья, смахивающие на картофельные чипсы, медленно переворачиваются, трутся друг о друга, мерцают, сбиваются в плотную массу, похожую на земное облако, гонимое ветром. Я снова сбрасываю обороты двигателя, нарушая правила безопасности, и прислушиваюсь, ловлю звуки, проникающие сквозь обшивку.

Вот оно!

Сначала до слуха доносится сухой скрип — это стонет ледяная твердь от приливных импульсов Сатурна. Потом я начинаю различать звон ветра. В нем очень мало сходства с земным ветром, треплющим крышу земного дома и завывающим, как привидение, среди мертвых ветвей земных деревьев. Здешний ветер звучит глуше, это почти ультразвук. Ветер, лишенный жизни.

Наконец, раздается желанный шум, похожий на шорох сухой, отжившей листвы, которую ветер гоняет по земле холодным серым утром. Такие звуки издает снег, несущийся по небу.

Сатурн почти полностью тонет в дымке, но все равно можно различить этот огромный, бороздчатый, размытый диск. Днем, если уметь наблюдать, можно заметить даже отражение колец, похожих на бриллианты, вращающиеся вокруг сумрачной планеты. Но сейчас колец не видно. Один желтый безглазый лик.

Однажды мне повезло: на Фебе вышло из строя кое-какое оборудование, и мне выпало его ремонтировать. Даже на расстоянии в тринадцать миллионов километров оказалось достаточно небольшого наклона к эклиптике, чтобы замереть от открывающегося вида. Доведется ли побывать там еще раз?

Время вышло. Я включил все системы и тронулся с места. При свете фар пейзаж Титана выглядел лунной пустотой, раскинувшейся под темно-фиолетовыми, со слабым оранжевым отливом небесами.

Внизу, на берегу Воскового моря, где атмосферное давление может достигать двух тысяч миллибар, небо непроницаемо. Ни Солнца, ни Сатурна, ни звезд, ни бледно-голубой Реи. Даже здесь небо не кажется оранжевым. Так и хочется назвать его бурым.

Я выехал из серого ущелья, еще больше сузившегося с тех пор, как я продирался по нему в последний раз, и преодолел на шинах-подушках опасный сугроб. Метан и этан, превращенные в снег, не замерзают, а образуют зыбкую кашу из органических полимеров, под которой собирается в дымящуюся лужицу бесцветный азот.

Впереди, на склоне, давно лишившемся летучих реголитовых компонентов, располагался Рабочий участок N2 31 — крайне ненадежные на вид обитаемые пузыри, накачанные воздухом. Метеостанция, впрочем, выглядела неплохо: антенна торчала точно так же, как в прошлый раз, анемометр медленно вращался. Я подъехал к трансформатору, выдвинул электрощуп и ловко припарковался к зарядному блоку. Сразу после этого я выключил двигатель, свет, все приборы.

И тут же увидел снегоход с распахнутым капотом и неподвижную человеческую фигуру в скафандре. Приглядевшись, я различил за щитком шлема бледное лицо. В наушниках ничего не было слышно, но тишина устраивала меня больше болтовни. Я надел скафандр, перелез в тесный воздушный шлюз и включил откачку воздуха. Он вышел наружу с негромким шипением и тут же сгорел в синей вспышке за крохотным- иллюминатором шлюза.

В темноте я двинулся к снегоходу. Туман сгущался с каждой секундой. Внезапно перед моими глазами появился первый серебристый шарик. Он медленно приближался к земле по отлогой траектории, отражая сооружения Рабочего участка. Казалось, снижаясь, шарик тормозит. Не исключено, что здешний воздух быстро густеет. Шарик соприкоснулся с землей между мной и фигурой в скафандре и взорвался, образовав на мгновение кратер с торчащей посередине иглой. Через секунду на месте кратера на снегу появилось плоское зеркальце, но и оно прожило не дольше — пошло рябью и исчезло.

В наушниках раздался негромкий женский голос:

— Начинается дождь. Нам лучше зайти внутрь.

Мы извивались, снимая скафандры. Внутри жилого пузыря негде было повернуться. Много лет сюда стаскивали всевозможный хлам. Зачем, хотелось бы знать? Чтобы рано или поздно все это сгнило?

Оболочка шлюза, сделанного из синего пластикорда, морщилась от нарастающей бомбардировки дождевыми каплями. Если дождь усилится, материал быстро превратится в рыхлую массу.