«Если», 1999 № 04 - [24]

В один прекрасный день она обнаружила, что, какой бы волшебный предмет ни привлек ее внимание, за обладание им с ней соревнуется сильный соперник. Она быстро разобралась, кто выхватывает облюбованные диковины у нее из-под самого носа, но так и не выяснила причину. Отец Малагироса был рабом банкира и изрядно преуспел после того, как выкупился. Малагирос раздавал свои трофеи не реже, чем продавал. Тем временем доходы Афонии снизились так резко, что это не могло не вызвать тревоги.

Она поравнялась с ним в тот момент, когда он тщетно пытался открыть очередную дверь.

— Малагирос! Что ты…

— Открой! — бросил он и отошел в сторону, чтобы видеть весь коридор.

Она покраснела, предвидя свою возможную неудачу. К тому же поведение партнера все больше действовало ей на нервы. В одном он оставался прав: им было необходимо вырваться. Подойдя к двери, она мысленно испытала замок, но ничего не почувствовала и прикусила губу. Прибегнув к наиболее мощному волшебстству, обычно отпиравшему любые замки, она едва не всхлипнула, когда и оно не принесло плодов.

— Скорее! — торопил ее Малагирос, сверкая глазами от нетерпения. — Того и гляди, кто-нибудь появится!

— Не могу, — призналась она еле слышно. — Волшебство перестало действовать.

— Что?!

— Это произошло несколько часов назад. Маг Ногры возвестил, что упали небесные дворцы.

Малагирос прищурился.

— Что за новые игры? Никогда не слышал о чем-либо подобном!

— А я слышала, — сказала она со вздохом. — Игры здесь ни при чем. Иногда капитаны в порту жалуются, что волшебство, помогавшее их кораблям плыть по морю без весел и ветра, перестает действовать, и им приходится полагаться на волю волн, пока все опять не возвращается в обычную колею.

Он глядел на нее недоверчиво.

— Это чистая правда.

— Сейчас у меня нет времени, чтобы гадать, правда это или ложь, — заключил он и, разбежавшись, со всей силы ударил по замку ногой. Дверь распахнулась и с оглушительным стуком врезалась в стену.

— Неплохо, — насмешливо проговорила она. — Думаешь, никто и ухом не повел?

— Вини себя, — отрезал он, закрывая дверь. — Это ты не смогла открыть ее бесшумно.

Она сверкнула глазами.

— Не ногтями же ее царапать! Кстати, раз на меня продолжают сыпаться обвинения, то будь добр, объясни, что ты имел в виду, говоря о моей вине?

Он окинул ее ледяным взглядом и зашагал по коридору, куда они попали, открыв дверь.

— Надеюсь, этот путь выведет нас наружу, — бросил он через плечо. — Видишь, куда отклоняется пламя?

Он был прав: пламя факела реагировало на чуть заметный сквозняк.

— Не смей поворачиваться ко мне спиной! — прикрикнула она на него.

— Как ты мне за это отомстишь? Превратишь в жабу? Нет, ведь теперь ты у нас бессильна, — проговорил он с насмешливым сочувствием. — Волшебство перестало действовать. Что же ты предпримешь?

— То же самое, что обыкновенные люди, — ответила она, сверля взглядом его спину. — Наговорю гадостей, а потом пожалею.

— Дневной свет! — крикнул он.

Они ускорили шаг. В одном месте потолок коридора обвалился, и в провале виднелось голубое небо.

Оба подняли головы. У Афонии буквально отвисла челюсть. «Странно, — подумала она. — Раньше я считала это выражение преувеличением».

Над ними нависла высоченная башня, грозившая в любой момент рухнуть и раздавить их. В воздухе плясала густая пыль. Оба заморгали и начали чихать.

Малагирос отбросил факел и сказал Афонии.

— Я выберусь и помогу тебе.

Оказавшись на поверхности, они наперегонки бросились к стене. Оглянулись они один раз, чтобы посмотреть, как воздушный дворец раздавил жилище пришельца с Запада.

— Конец волшебству.

— Увы, — печально согласилась она и упрямо спросила: — Так что ты имел в виду, обвиняя во всем меня?

Он удивленно покосился на нее и фыркнул.

— Весь мир погиб, а тут изволь объясняться… — Его улыбка померкла. — Впервые увидев тебя, я попросил знакомого, чтобы меня представили. Я стоял неподалеку и слышал, как ты ответила, что не желаешь знакомиться с сыном раба.

— О! — Она пристыженно опустила голову, густо покраснела и стала крутить узел на подоле туники, где были спрятаны доставшиеся ей три глаза Ногры. — Моими устами говорила зависть. — Она подняла глаза. — Прости меня.

Взяв его руку, она отдала ему свою долю.

Он улыбнулся, полез в карман и отдал ей свою.

— Без тебя Город был бы скучным, — объяснил он.

Их отвлек оглушительный грохот. Они оглянулись на воздушный дворец, ожидая, что он окончательно развалится, но вместо этого он приподнялся, как споткнувшийся пьяница, и стал медленно подниматься в воздух. Они завороженно наблюдали за этим зрелищем. Потом они почувствовали некую перемену в камнях, лежавших на их ладонях, и не поверили своим глазам.

Алые камни пульсировали и переливались. Дружно закричав, оба вора с отвращением выбросили их. Глаза лопались, как перезревшие плоды, и снова сливались. Малагирос и Афония попятились от этого неаппетитного зрелища и не обратили внимания на чудище, похожее на гиппопотама, появившееся в проломе стены.

Марк Лициний смотрел на них, сжимая в пухлой руке меч. Его туника была забрызгана кровью. Видимо, защитные чары возвратились еще до того, как он испустил дух. Он, шатаясь, шагнул в их сторону и наступил на алую пульсирующую массу, бывшую глазами Ногры.