«Если», 1998 № 11-12 - [55]

— Да. Непривычное ощущение для старика…

Лем с трудом поднялся с мягкого кресла. С момента, когда Врата отключили сигналом из космоса, доктор вставал только для того, чтобы размять свои стариковские косточки. И он, и Марк знали, что под информат заложены мощные взрывные заряды — на случай, если общеианский организм сумеет вновь запустить свои хитроумные силовые поля, которые искривляли пространство так, что путешественник мог буквально на каждом шагу преодолевать по парсеку.

Марк спросил:

— Вы и раньше понимали, что мы — этот… как его назвала Гарсанова?

— Пилотный проект. Да, такие мысли были. Но что-то удерживало меня на этой планете, хотя я часто думал, что зря трачу время и силы. Но сейчас мы можем найти себе достойное применение. Автоматы соберут массу поверхностной информации, но кто может быть лучшим свидетелем таких беспрецедентных событий, нежели психолог и поэт?

Марк подумал, что вряд ли годится для столь важной задачи, и спросил, меняя тему разговора:

— Как вы думаете, чем занят сейчас Чарт?

— Вряд ли теперь стоит говорить о Чарте и его занятиях…

Лем щелкнул пальцами, экран ожил, и они увидели изображение Мандалы Мутины. Она сияла, из космоса к ней тянулись лучи солнца, хотя оно и спускалось к западному горизонту. Мандала начала сиять еще до рассвета: корабль Чарта запустил несколько спутников-усилителей, которые постоянно направляли солнечный свет под нужным углом, так, чтобы кристаллические колонны сверкали и переливались всеми цветами радуги. К Мандале тянулась неровная цепочка ианцев — втягивалась внутрь и проходила сквозь нее.

— Уходят запрограммированными, — прокомментировал доктор. — Вот кого мы считали Постановщиками — обыкновенных ианцев, получивших свой импульс.

— Но почему Постановщик так долго ждал?

— Есть некоторые предположения. — Лем вздохнул. — Информат как будто со мной согласен. Когда организму надо реализовать особо амбициозные планы, нервные ткани не выдерживают нагрузки, особенно если у них нет дублеров — как у существ с высшей нервной деятельностью, с мозгом, способным себя осознавать. У народа Иана произошел колоссальный нервный срыв, из-за этого и разрушилась луна. От испуга они почти перестали осознавать себя единым организмом. А на деле он бессмертен или практически бессмертен. Вы это поняли, конечно?

— Да.

— Поэтому Постановщик не хотел повторять старые ошибки. Он ждал случая, надеясь, что Кольцо со временем истончится, что Кралгак снова станет проходим, и дикари объединятся со всем народом… Но что проку в гипотезах о существе, которое отличается от нас примерно так же, как мы от амебы?

— Не согласен, — возразил Марк. — По-моему, разум един, познаваем, и любое мыслящее существо может вопреки различиям понять всех остальных. Пусть между нами некая пропасть, как между поэтом и математиком, например, но мы в состоянии понять цели других существ и в какой-то мере их оценить.

— Возможно, возможно… Сейчас мы с вами похожи на космического физика, у которого сошлись уравнения, описывающие происхождение Вселенной. Но без надежды ухватиться за какие-то доказательства и предложить для них математический аппарат.

— Вот! Вы точно выразили мою мысль, — отозвался Марк. — Должна быть хоть малая область, в которой мы сумеем сообщаться с каждым разумным существом. А остальное… Что же, остальное может остаться таким же недосягаемым, как ядро гигантской газовой туманности.

— Интересно… — пробормотал доктор. — Составится ли когда-нибудь единая цепь разумов в галактике? Чтобы у всех были сведения друг о друге… Десятки тысяч видов мыслящих существ…

— Разве что через миллион лет, — произнес Марк.

— Но может быть, это начинается здесь и сейчас.

Лема прервал информат. Он доложил:

— Корабль Чарта уходит. Следует через атмосферу.

— Любопытно, мы сумеем понять, почему он уходит? — задумчиво заметил Марк.

— Что толку в догадках? Знаете, мне бы так хотелось, чтобы Помпи была здесь… Глупая мысль, конечно — в такой обстановке…

— А где она?

— Я ее отослал с семейством Дуччи. Она обожает Джузеппе, и я подумал, что нехорошо оставлять ее здесь лишь потому, что я, старый дурак, решил изображать героя.

— Значит, так вы это оцениваете, — сказал Марк.

— Честно говоря, нет. Я остался из упрямства. У меня была амбициозная цель — раскрыть тайну Иана. И оказалось, что уже годы, как тайны нет, и решение от меня ускользало из-за ловкого фокуса с нашим информатом. Какая незадача! Я почувствовал себя обманутым. И захотел это как-то компенсировать. И… — Доктор умолк, словно сомневаясь, говорить ли дальше. — И понял, что люблю эту планету.

— Метеоритный дождь на Кралгаке ослаб на сорок процентов, — объявил информат. — На сорок четыре… сорок девять… Экстраполяция: метеориты исчезнут через минуту двадцать две секунды после сигнала… Сигнал.

— Марк, после вашей работы над «Эпосом Мутины»… У вас появилась идея: что именно пытался совершить Постановщик?

— Да. Получить контроль над Вселенной.

В этот момент на экраны хлынули удивительные изображения, и разговор прервался.

Над Ианом вновь повисла луна; она металась из стороны в сторону, подобно торопливой ладони гончара, работающего с грубым материалом. На большей части Северного полушария стояла спокойная, ровная ночь; один-единственный летний шторм бушевал далеко, за океаном. Но понемногу сгустились облака, беспорядочно засверкали молнии. Заря продвигалась к экватору; она не была такой живописной, как в ночь прибытия Чарта — только вихри, похожие на волны за кормой скоростного судна.