«Если», 1998 № 03 - [88]

Загорелся второй шнур. Луиза опустила руку, глянула на бегущий огонек… И вдруг, кинув факел, бросилась к кабине, вцепилась в дверцу.

— Уйди! — крикнула Хелен.

— Пусти! Держать буду, не улетишь, в стену врежешься! Пусти меня!

Вот так святая… вот так самопожертвование!

Ей хватило бы сил, чтобы придержать с одного боку хрупкий планёр и не позволить нам нормально взлететь. Вот только хватит ли на это духу?

— Помилуй, Господи… — только и сказала Хелен, сдвигаясь на своем сиденье. Луиза вмиг села рядом, одной рукой уперлась в пульт, другой схватилась за плечо летуньи. Та даже не заметила этого. Толкачи взревели, оба сразу, планёр вздрогнул, и летунья рывком повернула рычаг, зажигая остальные заряды.

Планёр заскользил по натертому паркету вперед, к проему.

Глава четвертая, >в которой Хелен вновь демонстрирует чудеса мастерства, но то, что делает Маркус — все превосходит.

Сколько раз я уже видел, что с людьми жажда жизни делает, а все равно не перестаю удивляться.

Самопожертвование, самоотречение — это уж больше для деяний святых и для детских сказок. Нет, оно бывает, конечно. Но обычно в горячке боя, в приступе ярости. Тогда и впрямь — солдат простой, за которым ни древности рода, ни дворянской чести, грудью на пулевик ложится, путь товарищам прокладывая. Тогда в горящее здание кидаются, в омут прыгают, с усмешкой на казнь идут. Ярость! Ярость и ненависть — вот они лишь творят настоящее самопожертвование.

А чтобы любовь и благочестие… нет, не знаю.

Думал, хоть сестра Луиза, что после светских неудач к духовным делам амбиции свои обратила, пример покажет. Какое там!

В реве толкачей, поджигая за собой пол, мигом затянув дымом весь зал воздухоплаванья, несся планёр к выбитому Словом проему. И был он перегружен так, как его строители и помыслить не могли. И не с планёрной полосы взлетаем, без буксиров и канатов, а на четырех толкачах, что, в общем-то, совсем не для взлета предназначены.

Сила в них была огромная, что уж тут говорить. Только главная беда в другом крылась. Посмотрел я на крылья двойные, между которыми грохотали огненные струи. И понял, о чем тревожилась Хелен.

Все равно будто в хрупкую двуколку запрячь четырех могучих коней. Им-то радость, мчаться по дороге, а вот каково легкой повозке?

Падение было недолгим, и мне показалось, что Хелен сама опустила нос планёра к земле, чтобы тут же рвануть рычаги на себя, будто останавливая закусившего удила коня. В паре метров от земли планёр выправился и наступил короткий, будто вечность, миг, когда «Король морей» завис, раздираемый земной тягой и рвущимися вверх ракетными толкачами.

А потом планёр взмыл в небо.

За ревом толкачей ничего слышно не было. Взлетали мы под неимоверным углом, посильнее, чем когда сквозь тучи прорывались. А сейчас облаков не было никаких, встающее солнце удивленно заглянуло в стекла кабины и ускользнуло. Планёр мотало и крутило, крылья дугой выгибались вперед, и как ухитрялась Хелен вести машину — один Господь знает.

Луиза так и не успела пристегнуться. Сейчас она почти лежала на спинке, медленно сползая на меня. Нетрудно было сообразить, что если настоятельница, почти не уступающая мне весом, слетит с кресла, то вылетит сквозь заднее стекло кабины, возможно, прихватив и меня.

Вот и облегчение машине…

Упершись в шею Луизы, я изо всех сил удерживал ее от падения. К счастью, Хелен заметила неладное и стала выправлять полет. Мы уже были над водой, и планёр разворачивался, ложась на курс к берегу.

— Крылья сейчас лопнут! — вдруг крикнула Хелен.

А перед нами уже возникал линкор. Мы должны были пронестись над ним, и кажется, нас заметили.

С острова в планёр палили все, кому не лень. Вспышки и клубы белого дыма пестрели среди деревьев и зданий, видно, преторианцы готовы были нас угробить, лишь бы не дать уйти. Но попасть оттуда в нас или важную тягу перебить — это невозможная удача нужна.

А вот с линкора били серьезнее.

Полыхали по бортам вспышки — в нас стреляли из скорострельных пулевиков. Расстояние еще было велико, но неумолимо сокращалось, а когда в воздухе сразу тысячи пуль — одна, да и отыщет цель.

— Сворачивай! — закричал я. — Хелен!

Но летунью больше волновал стонущий от напряжения планёр, чем стрельба. Покачивание планёра — будто Хелен выбирает курс… Она рванула рычажок, знакомый мне еще по прежней машине.

Вот только раньше толкачи отцеплялись уже пустыми, гаснущими. А сейчас они были в самом разгаре работы.

Две дымные струи ушли из-под крыльев. Бочонки толкачей, освобожденные от необходимости тащить планёр, мигом ушли вперед. И не беспорядочно кувыркаясь — видно, узкие ребра-крылышки придали им устойчивость. По ровной дуге они мчались к линкору.

Оставшаяся пара толкачей несла нас вперед. В скорости мы будто и не потеряли, видно, сказалось уменьшение веса.

Хелен издала воинственный клич. Это был не просто выкрик, а какая-то безумная боевая песня…

Планёрной атаки недолог век,

Ведь крылья нам Бог не дал,

И падаем с неба, в песок и снег,

На вражьих мечей металл…

Луиза издала слабый стон, то ли протестуя против богохульства, то ли просто в ужасе.

А умчавшиеся толкачи летели к кораблю. Я вдруг понял, что Хелен не просто убегает. Она атакует! Державный линкор! Да что там мои грехи — Ночная Ведьма, считай, подняла мятеж!