«Если», 1998 № 01 - [14]

Жить! На втором часу боя Агафокл потерял весло. Жалкий обломок по-прежнему торчал в уключине, и Агафокл не пытался его вытащить. Какой смысл для прикованного? Свинец в рукояти и цепь утащат его на дно. Жить! С начала боя гребцы понесли только одну потерю: дротиком, влетевшим в весельную дыру, убило зевгита — растлителя из Геркуланума. Гребцы сидели без дела: трирема сцепилась крючьями с двухрядной либурной, и на боевом настиле рубились эпибаты. Гортатор, римский гражданин всаднического сословия, предпочитал отсиживаться в трюме.

Слыша, как крики сражающихся на палубах мало-помалу смещаются в сторону вражеского корабля, Агафокл думал о том, что, возможно, ему не будет сегодня нужды обращаться к Счастливой Звезде с торопливой просьбой. Если боги будут благосклонны, он еще успеет подумать о своем единственном желании, исполнить которое под силу только богам. Нужно искать корень. Вот оно что: следует изменить сущность людей. Он должен изменить сущность… Как?

На палубу захваченной либурны был брошен огонь. Пылающий костер удалялся. От воплей гребцов, не имевших никакой надежды на спасение, кровь стыла в жилах.

Писк флейты. Удары, удары… Жить! Под свист плети Агафокл послушно шевелил обломком весла, стараясь попасть в общий ритм. Трирема разворачивалась для новой атаки перед самым амфитеатром — снизу было слышно, как палубные бойцы вопят и звенят оружием, зарабатывая помилование. Зрители отвечали одобрительным гулом. Во вспененной воде, возле борта мелькнула голова, попала под весло и больше не показывалась.

Остановить побоище… Нет, не только. Прекратить насилие, в какой бы форме оно ни проявлялось. Попросить Звезду, чтобы люди, все люди перестали убивать и мучить друг друга. Пусть каждый сполна испытает на себе то, что принесет другому: горе и страдание, боль и радость… Точно! Агафокл рассмеялся. Это же так просто, почему он не додумался до этого раньше? В школе при гимнасии он не был прилежным учеником. Наверно, он в самом деле никудышний философ…

…Огромная черная квадрирема, высоко несущая выгнутую позолоченную корму, стряхнув с себя остатки «родосского» корабля, разом взмахнула четырьмя рядами весел. Тому, кто видел ее со стороны, не заглядывая внутрь, могло показаться, что ее легкий бег никак не связан с мучениями гребцов, ворочающих громадными веслами под частые удары колотушки в медный диск…

Удар пришелся вскользь, и обшивка устояла, но от мачты на носу квадриремы, качнувшись, отделился «ворон» — абордажный мостик — и с обвальным грохотом рухнул на палубу. Попавший под него гладиатор не успел даже крикнуть. Железный клюв «ворона», застряв в пробитой им насквозь палубе, высунулся над головой Агафокла. Трирема вздрогнула и накренилась. В скалмы нижнего ряда хлынула вода. Гребцы, кто усидел на скамье, при ударе вскочили со своих мест. «А-а-а-а-а!..» — бесполезно дергая цепь, в ужасе завопил остиец. Весла квадриремы вспенили воду: пренебрегая абордажем, «сицилийская» громадина пятилась назад под градом летящих с триремы дротиков, пытаясь опрокинуть неприятельский корабль. Гортатор, римский гражданин всаднического сословия, с воплями полез из трюма на воздух.

Если бы не вода, потоками вливающаяся в трюм, если бы не вопли обреченных гребцов — явление, в сущности, вполне заурядное, — история человечества могла бы выглядеть иначе. То, чего не сумела добиться плеть надсмотрщика, сделал обыкновенный страх. Простим человеку человеческое.

— Утопи ее! — заорал Агафокл, яростно тыча пальцем в сторону квадриремы. — Звезда, утопи ее! Это я, Агафокл!.. Слышишь меня? Утопи!!!

Успел ли он осознать глубину совершаемой им ошибки, нам неизвестно.

— Подержи верблюда! — презрительно кривя рот, произнес обернувшийся к Агафоклу старик-друид.

Больше он ничего не сказал.

Десятки тысяч зрителей взревели от восторга, когда прямо напротив амфитеатра громадная квадрирема вдруг начала погружаться на ровном киле, а намертво сцепившаяся с ней трирема перевернулась и затонула быстрее, чем можно прочесть эти строки. И вряд ли кто-нибудь из завороженных зрелищем людей видел, как на востоке вдруг вспыхнула яркая золотая звезда и, распавшись, исчезла…

Билл Джонсон ВЫПЬЕМ, ГОСПОДИН ПОСОЛ!

Прости, что отвлекаю тебя на работе, Тони, — сказал брат. — Около часа назад умер Сэм.

«Боже правый! — подумал я. — Я все не мог выкроить время, чтобы его повидать, а теперь время истекло».

— Он не мучился? Это произошло быстро? — спросил я. Стив покачал головой.

— Паршивая история, Тони. Говорят, он потерял сознание. В общем, упал, когда доставал из шкафа рубашку. Должно быть, при падении ударился головой о косяк. Соседа по комнате как раз не было дома, поэтому нашли Сэма только вечером. Он лежал без сознания, весь в крови.

— Проклятие! — тихо выругался я. — Его хотя бы отвезли в больницу?

Стив опять покачал головой.

— В доме как раз оказался врач — навещал кого-то еще. Сэма уложили в постель и наложили на голову швы. А он все жаловался на боль в груди…

Стив отвернулся от видеофона. Я услышал тонкий голосок, смех, топот бегущих ножек. На колени к Стиву забралась Элизабет, как раз праздновавшая свой второй день рождения.