«Если», 1997 № 12 - [29]

— Да. Они лежат передо мной на столе.

— Они не кажутся вам странными?

— Ну, я не знаю, что вы называете странным. Однако если бы они оказались рубинами, я бы сказал, что это звездные рубины.

— Понятно. Ваш клиент сидит рядом с вами?

— Да. Может быть, нам стоит включить видео?

— Нет. Вы говорите, что она из Кордовы?

— Да.

— Спросите ее, слышала ли она об арабском джентльмене по имени Масуд ибн Малик.

— Зачем?

— Просто сделайте это, мистер Беквит.

Адвокат повернулся к девушке.

— Аз-Захра, ты слышала вопрос?..

— Масуд… ибн… Малик? — медленно проговорила она.

— Да.

— Fue mi abuelo — мой дед.

— Она утверждает, что это ее дед, — сказал Беквит.

— Ну, ну…

— Так что вы можете нам предложить? — нетерпеливо поинтересовался адвокат.

— Джентльмен, о котором идет речь, умер приблизительно в 1200 году нашей эры, — сухо ответил Ротштейн.

— Послушайте, Ротштейн, если вас не интересует наше предложение, просто скажите об этом.

— Не спешите. Я возьмусь за ваше дело.

Адвокат не ожидал такого поворота событий.

— Правда?

— Да. Приезжайте.

Беквит представлял себе Ротштейна кем-то вроде сморщенного гнома или вагнеровского Нибелунга, копающегося в своем темном логове и прижимающего к груди ларец с драгоценностями. Он был приятно удивлен, когда их встретил высокий, прямой человек с белой, как у Линкольна, бородой, голубыми глазами и в безукоризненно белом лабораторном халате. После того как они представились друг другу, эксперт пригласил гостей к рабочему столу, и они уселись напротив него.

Адвокат протянул оба камня, и Ротштейн быстро осмотрел их в лупу. После этого он положил один из камней на автоматические лабораторные весы, которые почти мгновенно уравновесились.

— 8,021 грамма, — прочитал Ротштейн показания прибора. — Примерно 41 карат. Гм. Я должен поставить вас в известность, мистер Беквит, что самый большой из известных рубинов лишь немногим превышает 10 каратов. Конечно, известны и большие необработанные камни. — Он взвесил второй камень. — 8,02 грамма. Близнецы, можно сказать.

Он немного помолчал, а потом навел окуляр модифицированного микроскопа на один из рубинов.

— Кристаллическая структура соответствует. Гексагональный кристалл. Можно разглядеть бороздки, типичные микроскопические царапины, которые остаются при соприкосновении с корундовой пылью. Именно таким способом обрабатывались самоцветы до 1300 года, когда лучшие мастера перешли на алмазную крошку. Впрочем, корундовую крошку легко имитировать. — Он пожал плечами. — Но не астеризм.

— Значит, они настоящие? — спросил Беквит.

Оценщик с некоторым любопытством взглянул на него, а потом встал из-за стола и направился к книжной полке. Он немного поискал, а потом вытащил нужный том.

— Гм. Вот. Де Ланиэль, «Арабские самоцветы». Два удивительно крупных рубина были найдены в Бирме, примерно в 1000 году, и проданы персидскому купцу, который года через два перепродал их в виде кабошонов[3] в императорскую сокровищницу в Багдаде. Затем они на некоторое время пропали из виду. Предположительно, были взяты из сокровищницы халифа, после того как Тогрул Сельджук захватил Багдад в 1055 году. Затем, как и все знаменитые самоцветы, камни переместились туда, где были самые большие деньги — в Византию. Так рубины попали в Кордову, в Испанию. Знаменитому кордованскому гранильщику драгоценных камней по имени Масуд ибн Малик было поручено сделать корону для Алексиса III Византийского. Он выполнил заказ и доставил корону. В качестве платы Масуд получил два одинаковых звездных рубина в виде кабошонов. На этом история заканчивается. Если верить де Ланиэлю, камни исчезли, когда Фердинанд из Кастилии разграбил город в 1236 году. С тех пор этих рубинов никто не видел.

Беквит незаметно наблюдал за Аз-Захрой. Она сильно побледнела.

— Нам повезло, что де Ланиэль оставил необычайно подробное описание камней. Мы занесли эти данные в компьютер, который сумел их воссоздать. — Он нажал какую-то кнопку на панели, и на экране монитора появилось изображение. — Согласно свидетельствам де Ланиэля, камни были хорошо известны в исламских кругах как…

— Los ojos! — воскликнула Аз-Захра. — Los ojos de Ayesha!

Теперь Ротштейн обращался непосредственно к девушке.

— Вы когда-нибудь видели, как начинают сиять эти рубины?

Она энергично закивала.

— Si! В камнях живут джинны, которые просыпаются, когда я использую ковер.

Ротштейн долго смотрел на Аз-Захру. Наконец он выключил монитор.

— Да, действительно, это «Глаза Айши». Великий Боже. Я занимаюсь этим делом сорок лет… мне и в голову не приходило… Какая ирония судьбы. Айша была любимицей Пророка Магомета, но она умерла за несколько столетий до того, как рубины стали знаменитыми. — Ротштейн положил камни в маленький черный мешочек и протянул его Беквиту. — Завтра утром я пришлю вам нотариально заверенное свидетельство. И я должен дать вам совет, мои невинные друзья.

— Да?_

— Немедленно застрахуйте камни.

— На какую сумму?

— Как можно оценить бесценное? Ну, наверное, стоит остановиться на минимальной сумме — скажем, двадцать миллионов долларов за каждый рубин.

Беквит вдруг почувствовал, как у него закололо в животе. Каким окажется первый страховой взнос за два рубина в пятьдесят миллионов долларов, не говоря уже о других самоцветах Аз-Захры? А как насчет джиннов? Их тоже следует застраховать?