«Если», 1996 № 10 - [6]
— Ты прав, — сообщил он, заметив выражение моего лица. — Чистое золото. Таких брусков здесь четырнадцать.
— Неужели Тревельяны или те, кто жил на ферме до них…
— Они никогда не рылись в сундуках. И потом, золото лежало на самом дне, под соломой, под деталями аналитической машины. — Ригли усмехнулся. — Меня подмывает забрать его и смотать удочки. Будь я лет на двадцать моложе, так бы и поступил, честное слово.
— Сколько тут?
— А сколько сейчас стоит килограмм золота?
— Понятия не имею. Погоди, кажется за унцию платят триста пятьдесят долларов.
— В арифметике у нас силен ты, вот и считай. Четырнадцать слитков, каждый весит двадцать пять фунтов — не в тройской системе, а в обычной.>2
— Одна целая девяносто шесть сотых. Если округлить — два миллиона. Сколько они здесь пролежали?
— Кто знает?.. Но поскольку золото находилось внизу, бруски с деталями аналитической машины по крайней мере ровесники.
— А кому они принадлежат?
— Если спросить у правительственных чиновников, они наверняка скажут, что государству. А если тебя интересует мое мнение, золото принадлежит тому, кто его нашел, то есть нам с тобой. — Усмешка Ригли в свете фонаря выглядела поистине дьявольской. — Ты как, готов изумляться дальше?
— Подожди. Значит, кто-то принес сюда золото, положил в сундук и ушел…
Билл Ригли никак не производил впечатления человека с двумя миллионами долларов в кармане. Потрепанный плащ, старый свитер, джинсы… Насколько мне было известно, у него имелось всего-навсего три костюма не менее чем десятилетней давности. Деньги он тратил разве что на пиво, посещение музеев да на четыре сигары в год. Следующие слова Билла подтвердили, что он сам не воспринимает себя как миллионера.
— По-моему, золото на самом деле принадлежит Тревельянам. Однако им невдомек, что здесь есть гораздо более ценные вещи. — Он сунул дрожащую руку во второй сундук. — Вот что я хотел тебе показать в первую очередь, — произнес Билл хриплым от волнения голосом. — Даты я еще не установил, но подлинность сомнения не вызывает. Обращайся с ними поосторожнее, ладно?
Ригли держал в руках три книги размером с бухгалтерскую, переплетенные в черный материал, похожий на тонкую шершавую кожу. Я бережно взял верхнюю.
Страницы были испещрены стройными рядами цифр. Аналитическая машина к этим цифрам отношения явно не имела, поскольку написаны они были от руки; кое-какие записи были зачеркнуты и исправлены.
Я принялся перелистывать страницы. Сплошные цифры, никаких пояснений. На каждой странице дата, причем везде — октябрь 1855 года. А почерк тот же, что и в инструкции по программированию.
Во второй книге дат не было и в помине. Она представляла собой сборник весьма подробных чертежей, изображавших различные детали аналитической машины. Чертежи сопровождались примечаниями и указаниями размеров, но почерк был уже другим.
— Не надо, — остановил меня Билл, когда я потянулся за увеличительным стеклом. — Это писал не «Л. Д.». А чертежи суть копии чертежей Беббеджа. Когда вернемся в Окленд, я покажу тебе другие экземпляры. Откровенно говоря, не знаю, каким образом их сумели скопировать. Кстати, я уверен, что и золото, и детали машины, и все остальное прятали одни и те же люди.
Я мог бы поверить Биллу на слово, но не стал, поскольку, в конце концов, прилетел в Новую Зеландию в качестве независимого эксперта.
— Не возражаешь, если мы вернемся в кухню? Здесь все-таки маловато света.
— Как скажешь, — ответил Билл. — Я предполагал, что мы задержимся здесь на несколько дней, поэтому предупредил Тревельянов. Готовить будем сами; правда, Энни заявила, что всегда рада видеть нас у себя за столом. Наверное, им не хватает общения.
Не знаю, не знаю. Вообще-то я не сноб, но, судя по всему, разговоры, которые нам с Биллом предстоит вести в ближайшее время, вызовут не только у Энни Тревельян, но и у большинства нормальных людей, смертную тоску.
В третьей книге ни единого рисунка не обнаружилось, страницы заполняли бегущие наискось строчки писем, которые следовали одно за другим. Абзацев внутри посланий не было, расстояние между двумя последними письмами составляло ровно полдюйма. Почерк бисерный, не тот, что в книге с цифрами.
Первое письмо, датированное 12 октября 1850 года, гласило:
«Дорогой Дж. Г.! Аборигены, к сожалению, по-прежнему остаются язычниками, но к нам относятся дружелюбно. Чем лучше мы понимаем их язык, тем яснее становится, что племени принадлежит куда большая территория, нежели казалось поначалу. До сих пор речь шла только о северных островах, от Таити до Раратонги, но теперь выясняется, что маори делятся на северных и южных, причем последние обитают чуть ли не на Великом Южном континенте, который исследовали Джеймс Кук и капитан Росс. Я собираюсь отправиться в плавание к одному из островов на юге — разумеется, в сопровождении аборигенов. Нас ожидают грандиозные свершения; жаль, что наши друзья слишком далеко, чтобы разделить с нами радость. Европа и суета из-за денег — «все в прошлом». Луиза полностью оправилась от болезни, которая столь беспокоила меня два года назад, и полагаю, что основная причина выздоровления — перемена в настроении. Она снова взялась за работу и трудится не покладая рук. Мои биологические штудии также приносят плоды. Прошу Вас, в Вашем следующем письме расскажите нам не о политике и не о светской жизни, а о том, как развивается в Англии наука. Именно таких новостей нам с Л. очень не хватает. Безмерно Вам признательный и помнящий о Вас Л. Д.»
