«Если», 1995 № 11-12 - [10]

Говоривший свободной рукой приподнял короткую, но увесистую трубу. От рукоятки она плавно раздувалась, потом, сходясь, выпрямлялась, а на конце чернел, не мигая, круглый опасный глаз.

— А это?

Чужак вытащил откуда-то из-за спины длинную-предлинную штангу. Он споро и ловко переломил ее на добрый десяток колен — и получилось колченогое металлическое существо, очень похожее на паука. Существо стояло неподвижно. Тогда краснорожий пнул паука ногой и кивнул в сторону Пахаря. В ответ на пинок паук заходил, запрыгал на пружинящих лапах, потом на секунду замер и как-то медленно, осторожно стал подбираться к Пахарю. Но подойти близко хозяин ему не дал. Чужак снова превратил паука в штангу.

— Ну чего, понял? Мы шутить не любим. Мы разведчики. Экспедиционный десант. Планета Земля — небось, и не слыхал о такой, деревня?

Ответа не было.

Вместо ответа что-то скрипнуло над поляной, как бы вздохнуло.

В ракете обнаружился небольшой овальный лючок, оттуда вместе с клочьями желтоватого дыма выдвинулся конический раструб рупора.

Группа стоявших на поляне землян уже на скрип напрягла скулы и развернула плечи. Когда же раскрылся зев рупора, краснорожий подпрыгнул строго по вертикали, расслабился на мгновение в воздухе, потом выпрямился и жестко опустился на ноги.

Он стоял тоньше лезвия сабли и такой же отточенный. Амуниция ему не мешала. Кроме того, в полете он повернулся, как стрелка компаса, на половину круга и стоял теперь к лесу передом, к полю задом.

Рупор заговорил. Голос его был с песком, словно заезженная пластинка, и звучал очень уж глухо, будто говорили не ртом.

— Старший лейтенан? Давыденко…

— И-a, тащ грал.

— Плохо, лейтенант. Не вижу темпов. Форсируйте программу контакта. Немедленно. От третьего пункта — теста на агрессивность — срочно переходите к четвертому: мирная пропаганда. Выполняйте.

— Есть, мирная пропаганда.

Рупор убрался. Овальная рана в борту быстро зарубцевалась.

Старший лейтенант Давыденко прочистил рот крепким горловым «га» и приступил к четвертому пункту программы.

— Слышь, дед. Соглашайся, а? На Земле у нас, знаешь, как хорошо? Малина. Жить будешь в отдельной клетке. Клетка теплая, остекленная. Отличная клетка. Это не какая-нибудь тебе хибарка из соломы или вонючая яма в земле. Жратвы будет — во! Делать ничего не надо. Ни пахать, ни сеять. У нас — автоматика. Ты — экспонат, понимаешь? Люди придут, на тебя посмотрят. Во, скажут, ну и дед! Где такие деды водятся? А на клетке табличка. Ага, скажут, планета такая-то, звезда, созвездие, все путем. Ну как?

Картины рая, которые он только что рисовал, должно быть, подействовали на самого лейтенанта. Наверное, ему стало жаль себя, не имеющего угла, мотающегося по пространству, как безымянный неприкаянный астероид.

Лейтенант выдержал положенную по инструкции паузу. Пахарь молчал, и Давыденко решил: хватит. Пора кончать. Время переходить к делу. Еще минута, и все. Надо бородатого брать. Такова программа контакта. Пункт пять.

— Эй… — начал он и осекся.

Потому что с местным творилось что-то уж очень неладное. Вроде как он стал короче.

Лейтенант соображал. Он протер рукавом глаза, и пока протирал, дед заметно укоротился.

— Черт! — сказал Давыденко и повернулся к своим товарищам. А вдруг они что-нибудь понимают в творящемся безобразии. Но те смотрели сквозь главного такими детскими безоблачными глазами, что лейтенант понял: эти ему не советчики.

От деда оставались буквально плечи, руки и борода. Да на земле перед ним стояла, прикрывая его, словно парижская баррикада, та безлошадная дедова соха, на которую он только что опирался.

— Куда? Эй! — закричал Давыденко. — Стой!

Из-за спины лейтенанта высунул голову некто худой, щуплый, в очках и с лаковой бороденкой.

— Я знаю, я знаю… — Голос его срывался, как у всякого выскочки, стремящегося опередить других.

— Я сам знаю, — сказал лейтенант, как отсек. Очечки враз стали тусклыми и погасли.

А Давыденко уже командовал:

— Рябый, Гершток, Сенюшкин. Быстро. С лопатами. Дед под землю уходит. Вон, одна плешь торчит. Скорей! Ибрагимов — на помощь. Черт, весь ушел!

Копать. Ибрагимов, чурка безмозглая! Да не причиндатором, а лопатой! Отставить причиндаторы, кому говорю!

За спиной лейтенанта стало просторно, там загулял ветерок.

Впереди над полем взлетали и падали белые черенки лопат. Локти копающих ходили мерно, как рычаги.

Пришельцы копали планету. Планета не сопротивлялась. Планета была умна. Пахарь продолжал делать дело руками пришлых людей.

Ком земли, прошитый белыми волосками корней, откатился к сапогам старшего лейтенанта. Лейтенант вдавил свой каблук в эту зыбкую земляную плоть, и на земле отпечатались мелкие паучки звезд, забранные в контур пятиугольника, — эмблема Космофлота.

— Пусто, — сказал лейтенант, заглядывая за спины землекопов. — Никого. Неужто ушел в глубину?

Опять засверкали стекла очкастого выскочки.

— Товарищ лейтенант, я, кажется, понимаю…

— Во-первых, старший лейтенант, а во-вторых — как тебя там…штаб… штуб?..

— Космозоолог Герштейн.

— Так вот, зоотехник Горшков, понимать — это моя забота, а твоя — молчать и копать.

Тут острие лопаты бортинженера Сенюшкина и его запотевшее от труда лицо повернулись в сторону леса.