«Если», 1995 № 02 - [61]

До недавнего времени наш «микромир» был невероятно беден впечатлениями. Возьмем, к примеру, новые «панельные» районы. Не за что глазу зацепиться! Вот и отсчитываем пальчиком подъезды: первый, второй, третий… дабы, наконец, найти собственный. В старом городе тоже едва ли лучше: мало вывесок, однотипные структуры, конторы, приемные пункты прачечных, магазины «Мясо», где нет мяса, «Рыба», где нет рыбы… Все это мы хорошо помним. Наша городская ткань была почти начисто лишена информативности, которая и превращает «жилье» в город. Разница между поселком городского типа и городом имела место, но только по номенклатуре начальства.

Сегодня происходит поистине великий процесс повторного насыщения города информацией. Взять хотя бы тот же Владимир: на его центральной улице, носившей, конечно же, имя III Интернационала, располагались одна пирожковая, одна чайная и какие-то «мертвые» конторы никому не понятного назначения. Сегодня там уже нет ни одного пустующего погонного метра, вся улица заполонена вывесками фирм, закусочных и магазинов, предлагающих разные услуги. Это уже информация, воспринимаемая населением. Происходит разучивание города наново. Его информационное поле определяет человека гораздо больше, нежели прочитанная книга. Ведь книги кто-то читает чаще, кто-то — реже, а кто-то не берет в руки вовсе, а город «читают» все, поскольку живут в нем.

ЭТУ ПРОСТУЮ истину долгое время не понимали. В послевоенно-оптимистические годы, когда во многих странах существовала социалистическая установка: построить жилья как можно больше и как можно быстрее, буквально всюду урчащие бульдозеры сносили куски старых городов, и на их месте возникали похожие на наши «каменные джунгли», правда, не такие гигантские. Тогдашние планировщики-градостроители смотрели на город как бы с высоты орлиного полета и бесстрашно передвигали городские блоки на новые места. Однако оказалось, что перенести вместе с людьми их жизненный уклад невозможно. Отторгнутый от привычного, родного места, он разрушается.

Распадались семейно-родственные связи, гибли микромиры дворов, обладавших своей педагогикой, своей системой контроля над малолетними, где все знали своего врача, своего столяра, своего участкового. Город перестал строиться как соседство разных людей. А соседство — это не просто сосед за стенкой, это — общая территория, которую можно ограничить: по правую сторону улицы — наша, на противоположной — чужая.

Такая система обладала очень важной характеристикой — самоупорядоченностью. Там, где она сохранилась, возникает многоярусность взаимоотношений человека с городом. Дверь квартиры, подъезд, дверь подъезда, двор, проходная арка, переулок, улица, площадь. Здесь налицо целая иерархия значений, где мера своего мягко, как бы ступенчато, ослабевала, и возникала нейтральная среда — скажем, улица, которая была и не «наша», и не «ваша». После того, как эта система оказалась бездумно уничтоженной новым типом планировки по принципу: «омываемые воздухом, отдельно стоящие здания», исчезла граница. А она в городе чрезвычайно важна: выходя из двери собственной квартиры, вы сразу же попадаете в ничье пространство. Возникает психологический шок, и неважно, осознается он или нет.

Самый, пожалуй, страшный пример на эту тему — Набережные Челны. Здесь, в отличие от во многом схожего города-автозавода Тольятти, где все-таки есть привычная для городской планировки «решетка» улиц, образующая какое-то подобие кварталов, стремление к «оригинальности» привело к тому, что так называемые жилые комплексы оказались разбросанными на гигантском пространстве и разделены, в буквальном смысле слова, полями. Когда в Набережных Челнах вводили названия улиц, они никак не приживались, поскольку, по сути, это не улицы, в дороги и проезды. Удаленные друг от друга комплексы стели идеальным местом для формирования подростковых преступных групп. Такая «крепостная» обособленность комплексов откровенно взывает к тому, что их юношеское население находится в состоянии неустанной войны друг с другом.

ФАКТОР ОБОСОБЛЕННОСТИ везде одинаково влияет на рост преступности: и в христианском мире, и в мусульманском, и в буддийском… Принципиальной разницы здесь нет, меняются только тонкости. Мне довелось работать в Кеннанском институте, изучая Вашингтон как город. Оказалось, что там, в старых районах, мощная самоорганизация жителей. Это всевозможные самодеятельные ассоциации защитников конкретного парка, конкретной набережной, конкретного дома и т. п. Плюс комитеты самоуправления. А вот а районах, подобных нашим новостройкам, они не складываются. Сверхкрупность домов и необозначенность границ блокируют способность людей к самоорганизации. Нечто подобное происходит в любом большом городе: в новых районах, на строительство которых затрачены огромные средства, имеющих прекрасную инфраструктуру, очевиден тот же самый результат — преступность, неорганизованность, отсутствие соседской поддержки.

Полагаю, самый лучший город мира — Торонто. Пятьдесят лет непрерывного, умного и преемственного руководства — редкий, но поистине счастливый для его жителей случай. Когда здесь столкнулись с проблемой нехватки муниципального жилья, сразу же был принят замечательный закон города, укладывающийся в одну строчку и понятный каждому человеку, умеющему читать. Он звучит так: «Муниципальное жилище должно иметь самостоятельный вход с улицы». Во-первых, одной этой фразой была предопределена этажность— не выше пяти. Во-вторых, люди, получившие свою дверь на улицу, стали иначе себя вести. Вандализм прекратился практически полностью, преступность упала на несколько порядков. Ведь значительное количество преступлений, как мы сегодня знаем, совершается в подъездах, а их не стало вовсе. И, в-третьих, жители проявили гораздо больше заботы о домах в целом потому, что они стали своими.