Эскадрон комиссаров - [36]

— Чего это? Как будут проверять-то?

— Не знаю, не разберешь тут, — проворчал Головкин.

— Говорят, будут каждого пропускать на рубку, а потом подсчитывать — чья возьмет.

— Ври больше. Тут дня только на рубку одну не хватит.

— Там Артемка что-то мастерит, говорят, весь эскадрон враз будут пускать.

— Болтают.

— Сколько нам рубить-то? — переспросил Силинский.

— Семьдесят пять, — ответил ему подошедший Кадюков. — Нам наравне с третьим взводом. Так же, как и переменникам... Надо подтянуться.

— Тянись... После лета по малину не ходят.

— Возьмемся, так нагоним, нечего нюни-то распускать.

— У меня лошадь обносит, — пожаловался на коня один.

— Ты всегда на лошадь. Хоть бы раз с деревянной порубил — она не обнесет!

— А как будут дисциплину проверять, задачу какую задавать будут, или как?

— Черт ее знает как! Может, на выдержку брать будут.

С третьим взводом митинговал маленький белобрысый Карпов. Он с каждым словом вставлял свое «как таковое» и, не зная всех подробностей смотра, привирал от себя.

— А что касается препятствий, то они как таковые будут в одиночку, потому что на горбы для прыжков не хватило досок. И если кто выполнит, то того на эти занятия брать не будут, а как такового будут переводить в другой взвод.

— А если все выполним, тогда как?

— Тогда? Тогда не знаю как...

Смотр начался для красноармейцев совершенно неожиданно — с утреннего подъема. Смоляк организовал три тройки под руководством комвзводов и распределил их между взводами.

Утром сон самый крепкий, а в воскресенье поваляться особенно хотелось. И когда горнист заиграл зорю, красноармейцы натягивали одеяла до самой макушки, а он, злой на то, что его разбудили раньше всех, ходил по казарме и, надувшись, орал, как паровоз.

— Убирайся отсюда!.. — разъяренно вскакивает оглушенный крайний. — Я те вот дерну сапогом-то! Всю утробу перевернул, губастый черт!

— Ту-ту-ту!.. — сгибаясь к лежащим, неумолчно выводит горнист.

— Костя! — вскакивает другой. — Я тебе всю бандуру исковеркаю, если будешь в ухо!

— Ту-ту-ту! — ходит горнист между коек, надуваясь что есть силы и выкатывая покрасневшие от натуги глаза.

Наконец кто-то вскакивает, придерживает спадающие подштанники и, схватив подушку, запускает ее в ловко увернувшегося назойливого Костю.

— Т-так... — тянет кто-то от двери. — Уже пять минут. Так и запишем как таковые... С дракой, мол, и чуть не с матерщиной...

— Кто это? — срывают красноармейцы с голов одеяла. — Ты чего, Карпов? — узнав Карпова из третьего взвода, спрашивают они.

— Я ничего. Разве вы чего? Пять минут, мол, встаете и все никак встать не можете.

Сон спадает. Красноармейцы срывают одеяла и, искоса взглядывая на Карпова, Савельева из первого взвода и подходящего комвзвода Леонова, торопливо суют ноги в штанины брюк, тщетно стараясь разгадать, зачем эти сюда пришли и какое отношение они имеют к подъему.

У двери первого взвода стояла тоже комиссия во главе с Робеем и засекала время. Боком проталкиваясь между ними, в казарму воровато шмыгнул Ковалев.

— Ковалев, ты что, в наряде? — спросил его Кадюков.

— Из наряда он... от какой-нибудь...

Красноармейцы посмотрели на него тугим, тяжелым взглядом, а он, усмехнувшись, начал стаскивать свои выходные сапоги и ярко-голубые брюки.

— Чего они здесь? — кивая на комиссию, спросил он у Миронова.

— Тебя караулили, — усмехнулся Миронов.

В дверь послышалась команда «равняйсь», красноармейцы прислушались к ней, потом с недоумением посмотрели на Робея и его комиссию.

— Чего это?

— Это третий взвод пошел на уборку. Они уложились в срок, а вы запаздываете.

Взвод заторопился и, кое-как заправив койки, бегом бросился к выходу.

Комиссии ходили за взводами на уборку, осматривали лошадей и снаряжение, подсчитывали количество шагов в минуту, когда шли на чай, и всюду, не отставая от взвода, смущали своим безмолвием и серьезностью.

Через час после завтрака эскадрон выехал на плац. Следом за ним туда же стянулись красноармейцы стрелкового полка, крестьяне из Костовы и Новоселиц; и даже прибрел с костылем Хитрович.

Около старого окопа была поставлена витрина с договором и разграфленной таблицей, которая должна показывать результаты выполнения. Тут же развернули эскадронный шелковый штандарт. Вскоре из полка пришел выпрошенный Смоляком оркестр, а с пристани привезли трех представителей от шефа.

Куров, еще с вечера сам проехавший по всем станкам, перещупавший буквально каждый станок, все же дрожал сейчас мелкой дрожью. «А вдруг что-нибудь случится? Ведь поедут сразу десятеро! Тогда вся затея окажется детской забавой и дурашливым капризом». Он искал глазами Ветрова, чтобы найти у него поддержку, но тот был со взводом сзади, закрытый несколькими рядами всадников.

— Первый взвод, приготовиться! Девять человек, на правом фланге я еду! — крикнул Гарпенко.

Девять,человек с Леоновым выехали, нацелившись каждый против своего ряда. Комэска выхватил клинок, взмахнул им и сразу распластался в галопе. Куров, находящийся в этом десятке, рванулся одновременно со взмахом командирова клинка. Стиснув рукоятку своей шашки, до боли сдавив шлюзы, он думал только об одном: не дать промаха.

Станок... Дзиннь! Станок слева... Дзиннь! Опять справа... Дзинь! Слева... Дзинь! Глина справа... Ширк! Кольцо слева... Есть! Он покрутил клинком над головой, и проволочное кольцо, скользнув по нему, взвилось кверху. Еще останавливая коня, он увидал равняющихся всадников справа и слева и, когда обернулся, небольшой лесок станков был комолый, с короткими пнями лоз. Все. Только кое-где обезглавлена глина неловкими ударами.