Эскадрон комиссаров - [21]

— Наза-ад! — слышался от моста голос Ветрова. — Назад! Вы расстреляны пулеметами еще на мосту.

Началась перебранка. Потом конные на рысях переехали мост обратно.

По бревнам переправы один за другим, размахивая руками, перебежало человек пятнадцать разведчиков, скопляясь у прибрежного куста. К переправе по обочине подходила рота.

— Оставайся тут. Нашим покажешь пулемет синих, — прошептал Головкин, сползая из куста вниз.

Он послал Брагина к помкомвзводу сказать, в чем дело, а сам остался ждать разведку. Она скоро появилась, перебегая от одного куста к другому. Головкин начал постепенно отходить. Разведчики синих заметили Головкина и, рассыпавшись подковой, пошли на него, видимо, рассчитывая поймать живьем. Головкин и Силинский отходили шагов на тридцать, вставали в куст и замирали в ожидании, и, как только сбоку начинала маячить пешая тень, они молча отъезжали в другой куст и опять ждали. Силинский дрожал в седле, как в лихорадке. Головкин пытался прогнать его в сторону, но он молча жался к нему, теребил отделкома, как только увидит разведчика.

— Стой! Стой, ребята! — негромко сказал один из разведчиков. — В роту-то ведь мы никого не послали сказать. Она небось ждет там...

Справа зашуршали кусты, глухо затопали кони, блеснули шашки и на схватившихся бежать разведчиков навалился взвод Хитровича. Конные ловили разведчиков за загривки, вырывали винтовки и молча сводили в кучу.

— Головкин! Уведите пленных к дороге, где эскадрон, возьмите свое отделение. Остальные за мной, рысью марш!

Разведчики хлопали глазами, стараясь понять, что же такое случилось.

— Не бегать, — предупредил их Головкин, — а то стопчем.

— И так уже стоптали. Ногу отдавили.

— Без разговоров! Курицы мокрые! Туда же! — самодовольно прикрикнул на пленных Головкин. — Иди прямо!

Пленные пошли, торопко оглядываясь на неприятные пики и тускло поблескивающие шашки.

Хитрович спе́шил взвод, и, когда с пулеметом взобрались на вал, рота синих была уже около переправы. Он расположил взвод, указал пулеметчику пулеметное гнездо синих.

— Сначала по роте, для паники, потом туши пулемет. Стрелять по моему выстрелу. Готово?

Хитрович взял у красноармейца винтовку и выстрелил. Вслед за этим грохнул залп, пулемет затахтакал. Рота вскочила и заметалась то на дорогу, то обратно.

— Кто там стреляет? — крикнули с той стороны. — Искандаров, ты? — спросил своего, забывая, что у разведчиков не было пулемета.

А взвод стрелял, пулемет-трещотка скрипел, как немазанное колесо.

Слева грохнул мост, будто на него просыпали вагонов десять камней. Загремел и замолчал. Теперь загудела дорога, из-за кустов вырвалась темная лавина.

Ошеломляющим шквалом налетел эскадрон на брызнувшую в сторону роту синих.

Крутились над головами всадников тускло взблескивающие шашки, растущим гулом стлался по кустарникам тяжелый конский топот.

В это время горнист заиграл отбой.

Рота собиралась к обрыву канала и строилась. Разноцветные кепки смешались с косынками. Среди бритых лиц бледным отсветом выделялись пегие усы героя труда Фадеича.

В перезвоне оружия и стремян немного в стороне от роты строился эскадрон. Тонкие пики тянулись в небо. Желтыми вспышками горела бронза сабель. Разгоряченные лошади раздували ноздри, и углями светилась в них прилипшая кровь. Торопко равняясь, бойцы тушили волнение первой кавалерийской атаки.

И когда шорох равнения хлестнула команда: «Смирно!», от эскадрона двумя короткими бросками отделились командир и военком. Они приблизились к роте и отдали рапорт.

— Товарищи рабочие шефы! Эскадрон готов в любую минуту на защиту...

Росла тишина. Остывали кони. Предутренним туманом курился канал.

Фадеич стащил с головы измятую кепку, подошел к эскадрону и сказал:

— Здравствуйте, товарищи эскадронцы!

— Здра-асс!.. — качнувшись в седлах, ахнул эскадрон.

Этот хоровой отклик подхватили и леса и кусты. Разбуженный Горбатый мост вздрогнул и скороговоркой тоже повторил:

— А-ас!..

— Вольна-а! — весело крикнул комэска. — Осмотреть лошадей! Оправить седловку!

Сломался строй. Куда-то враз пропала торжественность. На месте бойцов появились неловкие крестьянские парни.

Шефская молодежь полезла в седла, бесцеремонно щупая лезвия клинков.

— Разрубит? — спрашивал один и вздрагивал от прикосновения к холодной остроте.

— Ежели поперек попадется — разрубит, а вдоль — нет.

Пожилые курили, они смотрели на молодежь, усмехались и вспоминали бои, которыми они отвоевывали свою жизнь.

Туман густел. Он до краев наполнил канал и медленно выползал на дорогу.

Впереди шли шефы. Покачиваясь в седлах, бойцы пели о своих старших братьях и двадцатом годе.

5

Шефами эскадрона были рабочие Халтуринского завода.

Наладилось шефство почти только с зимней кампании смотра красных казарм. До этого виделись лишь в годовщины, устраиваемые со взаимным представительством; это была казенная связь, нагрузкой лежавшая на завкоме и эскадронной ячейке.

Смотр привел в казарму рабочих и работниц. Шефы вначале пришли неловко и неумело. Спрашивали: «Ну как?». Им отвечали: «Ничего». Потом перешли на «как пища?», потом нашли, что холодноват пол, разыскали незаткнутые подпольные душники. Фадеич не вытерпел, разворчался и уж больше не доверял красноармейцу «ничего», пошел по казарме хозяином. Заглянули шефы под лестницы, столики, пощупали слежавшиеся, невзбиваемые подушки, заглянули в печи, наполовину засоренные золой, удивились, что нет на растопку сухой лучины, осмотрели конюшню и уж вовсе по-свойски пересмотрели оружие. А когда заглянули в журнал дисциплинарных взысканий и поощрений, Фадеич рассердился.