Эскадрильи летят за горизонт - [16]

На следующий день, теснимые со всех сторон гитлеровцами, на наш аэродром перебазировались истребители. Их командование и штаб разместились в длинном деревянном сарае, а летчики — прямо под крыльями своих машин. Теперь и мы редко ездили в село. Зловещее вражеское полукольцо продолжало сжиматься.

Рано утром 7 сентября эскадрилья Хардина и два звена Шабашева вылетели на бомбардировку вражеской переправы через реку Сейм в районе Батурино. Это было в семидесяти километрах от аэродрома. Я шел справа в звене Хардина, временами посматривая на хмурое лицо комэска.

За Бахмачем, по Десне и на всем протяжении Сейма пылали города и села, клубились густой пылью прифронтовые дороги, вздымались к небу черные султаны взрывов.

На этот раз не удалось внезапно атаковать переправу. Еще на дальних подступах к Батурино немецкие зенитчики открыли ураганный огонь. Хардин, не меняя курса, начал снижаться, увеличивая скорость, и все самолеты, точно связанные невидимой нитью, устремились за командиром.

Пока ведущий штурман Ильяшенко выводил группу на [41] цель, все штурманы и стрелки-радисты беспрерывно вели огонь из пулеметов.

Эскадрилья била из тридцати пяти пулеметов. На малой высоте полета эффективность огня была исключительно высокой. Немецких зенитчиков на некоторое время удалось парализовать. Они бросали пулеметы и орудия, пытаясь спастись бегством. Огонь фашистов ослабел, стал торопливым и неточным. А наша группа шла в плотном строю на боевом курсе. Открылись бомбовые люки. Аэрофотоаппараты зафиксировали прямые попадания.

Эскадрилья тем временем круто разворачивалась за ведущим.

Через два часа полк снова нанес удар по переправе и скоплению вражеских войск на берегах Сейма. В этот раз первую девятку вел майор Рассказов, слева от него шел комиссар Козявин, справа — я, вторую девятку возглавлял майор Хардин.

Эскадрильи вышли на цель внезапно, на бреющем полете и бомбы замедленного действия сбросили с малой высоты. Все машины полка вернулись на свой аэродром невредимыми.

В полночь 9 сентября, сделав по два-три вылета, мы ехали в деревню, чтобы немного отдохнуть и собрать личные вещи. Завтра, после очередного вылета, нам предстояло перебазироваться на другой аэродром. Наземный эшелон под руководством инженера полка Поповиченко уже приготовился к дальнему переезду в район Зеньково.

Утром, перед восходом солнца, мы прибыли на аэродром. Самолеты стояли открытыми. Чистые, заплатанные, готовые взвиться в небо.

— Товарищ командир, самолет к вылету готов, — доложил техник-лейтенант Стрельцов.

— Запускай моторы и жди нас здесь. Упакуй все как положено, чтобы не терять времени при погрузке.

— Слушаюсь! — радостно блеснул глазами техник и побежал к самолету.

— Куда пойдем, командир? — спросил Николаев, разворачивая карту.

— Как указано в задании, — ответил я, разглядывая на карте район действий. — Будем искать и бомбить врага в полосе между Десной и железной дорогой Нежин — Конотоп.

— Давайте пройдем вот здесь, — водя карандашом севернее железной дороги, предложил Николаев.

Я согласился и предупредил, что патроны надо расходовать бережно. [42]

Мягко зарокотали моторы.

Под нами дымилась широкая степь, по дорогам проносились отдельные машины, мотоциклы, тащились повозки, шагали небольшие группы людей.

— Куда же делись войска? — спросил я штурмана.

— По-моему, основные силы немцев продвинулись дальше к югу, — высказал предположение штурман и предложил: — Давай-ка пройдемся туда.

Мы пересекли железную дорогу Бахмач — Конотоп. За Ромнами настигли колонну мотопехоты. Сбросили сериями десять стокилограммовых бомб. Пехота, как горох, посыпалась с машин, разбегаясь по полю. А через несколько минут прямо перед нами повис, распластавшись, как жаба, аэростат с черными крестами. Под ним болталась примитивная открытая корзина, в которой находились два захваченных врасплох гитлеровца.

Николаев длинными очередями спаренных пулеметов сначала ударил по гондоле, а затем по аэростату. Вспоротая пулями, вспыхнула оболочка баллона и вместе с гондолой горящими лохмотьями полетела к земле.

— Кор-р-ректировщик! Паскуда! — крикнул штурман. — Туда ему и дорога.

Внизу шел бой. В разрывах дымилась земля.

Далеко позади осталось поле сражения, промелькнули широкие нивы, леса. Впереди показался наш аэродром. Выпустив шасси, я с ходу произвел посадку и, сбросив в кабине парашют, скатился по крылу на землю. Там стоял только техник Стрельцов. Я распорядился, чтобы загружали самолет, а сам побежал в столовую.

В столовой на ходу перекусывали летчики-истребители. Я подошел к одиноко сидевшему лейтенанту, спросил, куда подевались официантки.

— Да тут нет никого с самого утра. Все ушли. И правильно сделали. А ты бомбардировщик? — спросил лейтенант.

— Да.

— Если у тебя есть самолет, давай жми отсюда, и немедленно. Наши сейчас улетают, а я остаюсь, — грустно произнес лейтенант. — У меня нет машины, подожгли, сволочи, прямо над аэродромом.

Мне стало жаль лейтенанта, предложил захватить его с собой.

— Нет, дружище, — решительно сказал он, выбираясь из-за стола. — Я здесь не один «безлошадный». И товарищей не брошу. [43]