Еще один «очарованный странник» - [19]

Базовые единицы социальной организации коммунистического порядка продолжали существовать на протяжении всей его истории. При том что коммунизм не имеет ничего содержательно общего с «докапиталистическими» социумами, главной задачей этих единиц, коллективов было, подобно «докапиталистическим» общинам (Gemeinwesen) любого типа, будь то азиатский, античный или германский, самовоспроизводство. Все, что угрожало реализации этой задачи, подлежало уничтожению. Поэтому, подобно, например, античному полису, в советских производственных коллективах глушилось то, что могло ослабить, подорвать коллектив и сам по себе, и из-за деятельности его же отдельных индивидов. Именно индивидуальная инициатива, индивидуальный успех, индивидуальная деятельность и мощь были опасными для коллектива советского типа факторами. Превышение среднеколлективных для данной группы показателей (во всем или почти во всем) отдельными лицами грозило коллективу как единому целому, как базовой ячейке социальной организации, как средству и объекту господства-подчинения и эксплуатации, короче, всему коллективистскому социальному строю. В данном случае, точнее, под данным углом зрения интересы системы в целом, ее системообразующего элемента – чиноначальства – и большинства социальных атомов (индивидов) совпадали. Но были и другие, несовпадающие «атомы», «выпиравшие углом», вносившие в систему противоречия и разрывавшие на части коллективы (а психологически и индивидов), через которые они «прочерчивались». Но об этом чуть позже.

В результате всего этого в коммунистическом порядке традиционное русское бытовое«пусть у соседа сдохнет корова» стало властно-производственным со всеми вытекавшими из этого последствиями: поведенческими, установочными, общепсихологическими, наконец, производственно-функциональными: контроль членов коллектива, коллег за достижениями друг друга, сдерживание их, недопущение их выше определенного средне-профессионального уровня (отсюда – постепенная профессиональная деградация во всех сферах). Подобный сдерживающий контроль, лишь внешне похожий на конкуренцию, А.А.Зиновьев метко назвал превентацией (от англ. prevent – предотвращать). Совпадение в советской системе «производственных» отношений с властными превращало личные отношения, причем не только вертикальные, но и горизонтальные, в сплошную «микрофизику власти», да такую, что и Мишелю Фуко и не снилась. Все это лишь внешне абсурд, сюр; на самом деле – жесткая логика социальных законов общества определенного типа.

Превентация, однако, была не единственной особенностью коллективов советского (властно-производственного) типа. Не меньшее значение играло то, что, поскольку отношения господства-подчинения и тем более эксплуатации нигде не были официально зафиксированы и определены, значительная часть индивидов в советском обществе ситуационно и, естественно, без институционально-правовой фиксации (т.е. «нелегально»), обретала возможность эксплуатации (как правило, коллективной) другой части индивидов. Речь, следовательно, идет о таком явлении коммунистического порядка и советской жизни, как соэксплуатация или инфраэксплуатация, которая, будучи ситуационной и неофициальной, тем не менее становилась способом не просто жизни и выживания, но нормального функционирования целых групп, коллективов, первичных производственно-властных организаций коммунистического строя.

Это явление можно назвать по-разному: вторичная эксплуатация, инфраэксплуатация, со- (или даже само-) эксплуатация. Суть – одна и та же: в системе коллективного отчуждения господствующими группами социальных и духовных факторов производства, где эти отношения отчуждения, или присвоения воли (т.е. отношения господства – подчинения), носят системообразующий характер и являются первичными по отношению к эксплуатации, предшествуют ей, обусловливают ее, последняя выступает как вторичное производственное отношение. В силу этой своей вторичности, своего несистемообразующего характера эксплуатация допускается и даже (до определенного уровня) поощряется системой как один из типов социальных отношений внутри подчиненных слоев населения. Здесь, в нижней половине социальной пирамиды, инфраэксплуатация становится постоянным фактором социальных отношений – так же, как в крепостнической России наряду с крепостнической эксплуатацией существовала и развивалась эксплуатация внутридеревенская, внутри общины – как коллективная, так и индивидуальная («мироедская»). Нередко складывалось так, особенно в позднекрепостническую эпоху, что вторичная эксплуатация, инфраэксплуатация оказывалась более тяжелыми и жестокими, чем первичная, чем «эксплуатация-экстра», т.е. со знаком качества – исторического, системообразующего. Часто выходило, что свой же брат и сосед крестьянин хуже для крестьянина, чем помещик. Глеб Успенский, Иван Бунин и особенно Николай Лесков прекрасно показали это (не случайно в советские времена власть так не любила произведения о деревне именно двух последних авторов, ломавших жесткий и прямолинейный классовый подход).

Поскольку (со)эксплуатация является вторичным, а не первичным и несистемообразующим комплексом отношений, она не отличается четкостью очертаний, часто носит довольно размытый характер, не исключает отношений взаимопомощи, квазидружбы (в которой, кстати, стиралась грань между производственными и внепроизводственными характеристиками – «дружба по-советски») и т.п. Эти последние, и н т и м и з и р у я вторичную эксплуатацию, одновременно скрывают, маскируют, смягчают и облегчают ее, делают более или менее приемлемой для индивидов, в значительной степени (по крайней мере, внешне) переводя из разряда производственных отношений в разряд личных. И чем более развита социальная группа, тем в большей степени. Отсюда то явление, которое кто-то метафорически метко назвал «тоталитарной задушевностью». В равной степени его можно было бы, особенно учитывая слабую формализацию социальных и профессиональных отношений в советском обществе, назвать или «душевной репрессивностью», или «душевным тоталитаризмом». Здесь очень хорошо в одном слове сочетаются «душа» и «душить». Вот только слово «тоталитаризм» не подходит для обозначения коммунистического порядка, но это уже другой вопрос.