Еще не вечер - [24]

Отари все понимал, о коньяке в столе знал, и куда полковник сейчас с удовольствием уехал бы, догадывался. Майор не мог только понять: кто позвонил и почему позвонил? Кого они с Львом Ивановичем задели, какой камешек толкнули, что тот, сорвавшись, ударил по начальству?

Полковник сел не за свой стол, а напротив Отари, давая понять, что официальная часть закончена, и сейчас прозвучит несколько задушевных слов.

– Дорогой Отари, предстоит внеочередная аттестация. Скоро министерство пришлет комиссию, проведут комплексную проверку. Тебе не надо объяснять, в большом хозяйстве, особенно в твоем, не может все блестеть. Что комиссия ищет, то и найдет. Пыль ищет – пыль найдет, грязь ищет – грязь найдет.

– Грязи в моем отделе нет, товарищ полковник, – не выдержал Отари.

– Ты мальчик? Тебе что, погоны жмут или партбилет мешает? Твой отец и дед, кажется, торгуют?

– Не надо меня пугать, товарищ полковник! – Отари встал, и начальник, чтобы не смотреть снизу вверх, тоже поднялся. – Я в рапорте все изложил, если не ошибаюсь, и готовится убийство, то мы обязаны…

– Замолчи! – полковник хотел крикнуть, но голос сорвался, жалобно взвизгнув.

– Слушай, Гиви, мы с тобой не друзья, но мы люди, мужчины, в конце концов. Было время, и ты прятался, и я отступал, загораживался, на больничный уходил. Может, хватит? – Отари снова сел.

– Как ни перестраивайся, на яблоне не вырастут груши. – Полковник вернулся за свой стол. – Дерево долго растет, корней много имеет, с соседними переплетается, если их рубить и из-под земли вытащить, дерево умрет.

– Мы с тобой на земле живем, – ответил Отари, – не могу больше прятаться, устал, пойму, что силы кончились, – уйду.

– Ты мальчик. – Полковник вздохнул. – Думаешь, мы с тобой уйдем, на наше место стерильные придут? Глупости все, – он вяло махнул рукой. – У дерева не только корни, у него и ветви, я их вырастил, обязан беречь. Я исповедоваться не могу, да и желания не имею. Оставь угон, занимайся делом.

– Извини, Гиви, не могу, – ответил Отари. – После нашего разговора тем более не могу.

Полковник, скорее по инерции, безнадежным голосом продолжил:

– Сейчас в Верховном суде процесс идет, многое вытащили, но и осталось порядочно, скамейки там длинные, свободное место всегда найдется.

– Я в жизни ни рубля не взял! За моим столом только друзья сидят. Лишнее говоришь! – Отари ударил кулаком по приставному столику, и крышка треснула по всей длине.

– Видишь, все целое, пока не ударить как следует. Иди, живи, как знаешь.

– Хорошо, – Отари поднялся, хотел расколовшийся стол сложить, но он распался.

– Заменим, старый совсем, – сказал полковник. – Иди, – в голосе его звучала не угроза, усталость.

– Результаты буду докладывать немедленно, – Отари пошел к дверям.

– Стой! Три года назад с чердака загородного дома девушка выбросилась. Помнишь?

– Дело вела прокуратура, меня даже за ворота не пустили, – быстро ответил Отари.

– Тогда не пустили, сегодня спросят, почему там не был. Иди.

Отари не хотелось рассказывать Гурову о столкновении с начальством. Какой бы полковник ни был, а он его, Отари Антадзе, начальник, их внутренние дела москвича не касаются. Но и промолчать о разговоре Отари не мог, так как полковник сообщил оперативную информацию, которая Гурову была необходима.

В девять часов вечера Гуров сидел на веранде в доме Отари и смотрел, как тот ужинает. Чувствуя, что произошли какие-то неприятности и Отари трудно начать разговор, Гуров спросил:

– Когда время быстрее бежит – когда тебе скучно или весело? Не думал? Я думал и запутался. С одной стороны, если занят, – время бежит. Когда ничего не делаешь, оно еле ползет. Так?

– Ну! – Отари потер макушку, взглянул недоуменно. – Дело известное.

– Уверен? – Гуров хитро улыбнулся. – Мы сегодня с тобой встречаемся третий раз. Утром в гостинице, днем здесь, когда ты обедал, событий много, минут не чувствуешь, а день все не заканчивается, и помнить его будешь долго-долго…

– Верно, – согласился Отари. – Я на происшествие около пяти утра выехал, суток еще не прошло, а кажется, давным-давно это было. Фокус. Ты умный, – Отари взглянул Гурову в глаза. – И очень хитрый. Отвлекаешь, чувствуешь, что я что-то горькое проглотить не могу, хочешь помочь. Ладно, мы мужчины.

Отари, опуская подробности, рассказал о стычке с полковником, о некогда функционировавшем особняке и проходящем сейчас судебном процессе.

Молчали долго, наконец Гуров сказал:

– Это нам не по зубам. Сколько человек идет по делу?

– Восемь. Ими занималась прокуратура и «соседи».

– Безнадежно, нам не разобраться, – Гуров махнул рукой. – Нужны люди, техника и много времени.

– Валюта, золото, камни меня не интересуют, дорогой, – Отари упрямо наклонил голову. – В моем городе хотят убить человека, я, начальник уголовного розыска, совесть иметь должен. Мой начальник полагает, Отари Антадзе на волне перестройки и гласности смелым стал, а я, дорогой, трусом никогда не был. Ты мне не веришь? – большие агатовые глаза Отари смотрели сердито.

– Покушались, скорее всего, на Артеменко. Майя не может быть ни объектом, ни исполнителем, она отпадает совсем. Татьяна, думаю, тоже, женщин в такой истории использовать не будут.