Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - [11]

Хаим Житловский был в кружке старшим по возрасту и по ученому званию. Он родился в шестьдесят третьем году в Витебске и окончил Бернский университет со степенью доктора философии.

Теперь Житловский тянул в свои ряды всех, кто подворачивался под руку, полагая, что из количества образуется качество. Подвернулся и Азеф. Житловский зазвал его на вечеринку к Петерсу, и Азеф, надеясь извлечь из этого знакомства некий капитал, уклоняться не стал.

Никто не знает наперед, где обретет свою любовь. Так случилось и с Азефом. Среди немногочисленных гостей его внимание привлекла невысокого роста девица с густыми рыжеватыми волосами, у висков переходившими в мелкие завитки, веснушками на румяных щеках, с круглой мордашкой, крепкими грудями, округлостями бедер, заливистым смехом и лукавыми изумрудными глазами, то и дело с интересом останавливавшимися на Азефе.

Когда зашла речь о благородной жертвенности тех, кто ступил на тропу революции, почти всегда хранивший молчание Азеф вдруг поднялся с бокалом в руке. Он горою возвышался над столом, заставленным бутылками, фруктами и печеньем. Взглядом он то и дело встречался с рыжей девицей, и речь его была вдохновенна:

— Друзья, вслед за покойным поэтом воскликнем: «Священен наш союз!» По разным причинам сходятся люди. Чиновники объединяются в департаменты, чтобы лучше служить царю и чтобы удобнее было брать взятки. Капиталисты объединяются в картели и синдикаты, чтобы сподручней было сосать кровь из пролетариев. Разбойники сбиваются в шайки, чтобы лучше грабить и убивать на больших дорогах. А наш союз священен потому, что цель мы поставили великую, святую — освобождение народа от преступного самодержавия. Много мук терпели наши деды, начиная с декабристов. Их, передовых людей, вешали, расстреливали, гноили в тюрьмах… — Подумал и для образности добавил: — Подвешивали на дыбе и коптили на огне. Возможно, и нас теперь ожидают эти ужасные муки, но каждый из нас готов твердой поступью идти на плаху во имя равенства, свободы и братства.

Присутствующие, в едином порыве восторга, захлопали в ладоши. Рыжая девица даже крикнула:

— Это прекрасно!

Азеф с еще большим напряжением в голосе возглашал:

— Мы продолжим то великое, что создано блестящими умами наших великих предшественников — Герценом, Чернышевским, Добролюбовым, Лавровым, Михайловским и остальными. Выпьем за всех, кто презрел личное благо во имя общего счастья! Ура, товарищи!

— Ура! Ура! — отозвались гости.

Все выпили, Азеф в очередной раз бросил взгляд на рыжую девицу, и — боже! — впервые за двадцать пять лет жизни этот некрасивый человек увидал направленный на него взгляд, полный лучистого восторга, полный любви.

В груди все всколыхнулось: «Боже, как она прекрасна! А сколько в улыбке жажды телесного наслаждения… Все отдам за обладание ее сладким телом!»

Признание в чувствах

Спустя несколько минут они вышли вместе в сад, уселись на дальнюю скамейку. Они прижимались друг к другу плечами и оживленно болтали. Выяснилось, что девушку зовут Любовь Григорьевна Менкина. Хотя Люба не бедна — ее папа владелец хорошего магазина писчебумажных принадлежностей в Могилеве, — она служит портнихой в мастерской — чтобы быть ближе к пролетариату. Теперь, послушав речь Азефа, она твердо решила стать революционеркой.

Азеф отправился провожать Любу. Они болтали не умолкая. Они бродили под каменными аркадами, гуляли возле украшенных старинными фигурами фонтанов, стыли от любовного восторга на мосту через горную речушку, грозно шумевшую в темноте.

Азеф вдруг привлек к себе Любу и поцеловал ее в щеку. Она не рассердилась. Она безумным взглядом заглянула в его глаза и, словно выбирая судьбу, притянула его к себе и надолго впилась в него жадными губами. Затем решительно сказала:

— Вы, товарищ Азеф, кажетесь мне замечательным революционером, который ставит для себя те же цели и задачи, что и я: свержение проклятого царизма в России. Вы позволяете мне, товарищ, быть полностью откровенной?

— Конечно, Любовь Григорьевна! Скажите мне всю правду…

— Товарищ Азеф, я слыхала о вас разное. Супруги Житловские считают вас человеком острого ума, исключительной честности и испытывают к вам беспредельное доверие. Но, не скрою, есть и другие мнения. Недоброжелатели и завистники называют вас злым на язык, а другие вас подозревают, не обижайтесь, в доносительстве. Теперь ясно вижу: вы, Евно, человек кристальный! — Протянула Азефу маленькую крепкую руку с короткими ногтями.

У Азефа, по склонности к анализу, мелькнула мысль: «Грызет ногти, неврастеничка! Но чертовски аппетитна, возбуждает».

Люба решительным тоном добавила:

— Давайте дружить! Вы мне очень нравитесь, товарищ Азеф!

Это прозвучало как «давайте спать вместе!». Азеф первый раз в жизни влюбился (публичная Анхен не в счет). Ночь они провели вместе в гостиничном номере Азефа.

Первый сигнал

Признание Любы, что некоторые из сподвижников считают его доносчиком, встревожило Азефа. Еще лежа в постели и с вожделенным любопытством поглаживая ее чуть полноватое тело, стал осторожно выведывать:

— Кто именно и что именно говорит?

Люба, положив голову на его плечо, охотно поведала: