Эсэсовский легион Гитлера. Откровения с петлей на шее - [68]

Я приказал трем четвертям солдат начать отход. Тем временем мы предпринимали одну контратаку за другой.

Примерно через час почти вся колонна уже вышла из-под обстрела советских пулеметов. Мы видели людей в болоте, которые походили на мух, попавших на клейкую бумагу. Но в любом случае они уже были спасены.

Саперы наконец завершили свою титаническую работу. В свою очередь они тоже отошли. Теперь нас здесь ничто не задерживало.

Но уйти будет нелегко.

* * *

Нам потребовались три часа, чтобы пройти три километра по грязной заболоченной низине.

Я установил несколько пулеметов за окраиной деревни вдоль рельсового пути, который до войны использовался для доставки торфа из болот. С этой насыпи мы могли свободно расстреливать противника, прижатого к земле рядом с лесом.

Большая часть моего арьергардного взвода вошла в болота, неся с собой раненых. Некоторые из них понимали, что обречены. У молодого парижского металлурга (в составе нашей бригады воевали около 100 французских добровольцев) была оторвана рука и распорот живот. С лицом, искаженным от страданий, он требовал, чтобы его положили у стога. «Я хочу умереть, видя, как сражаются мои товарищи», — сказал он просто.

Большинство раненых уже не могли идти. У одного из моих юношей были прострелены оба легких. Он лежал на снегу, раздетый до пояса, с двумя маленькими розовыми дырочками на желтой коже, лицо его было совершенно зеленым. Мы чувствовали, что должны спасти этих парней любой ценой. Самые сильные из нас тащили их на спине, но грязь проваливалась под ногами. Когда мы пересекали ручей, часть раненых упала в воду, и мы лишь с огромным трудом сумели вытащить их оттуда.

Наш отход поочередно прикрывали две маленькие группы. Пока одна стреляла, вторая занимала позицию примерно в сотне метров позади ее. Когда вторая была готова открыть огонь, первая бросалась бегом, обходя ее с флагов, чтобы в свою очередь занять позицию позади второй.

Один из моих последних товарищей получил тяжелую рану в живот. Каждый из нас по очереди тащил его, пока мог. Наши спины были совершенно залиты его кровью. Мы смогли волочь его с собой до самого конца боя, однако он умер в госпитале два дня спустя, но умер свободным.

В полдень мы наконец пересекли болота и добрались до холма, на котором стояло Староселье, не бросив ни единого раненого и не потеряв советского пленного, который был так важен для нашего командования.

Мы присоединились к нашим танкам, которые поднимались по крутому склону, неся раненых, которых уложили на охапки веток.

Наш успех был полным. Ирдынь была совершенно уничтожена. Но мы не слишком радовались этому. Когда мы забрались в свои грузовики, то неприятно удивились тому, как много в них свободных мест.

Праздники

На Рождество 1943 года в каждом доме была поставлена рождественская елка, вместо снега украшенная ватой, позаимствованной у медиков.

Любое Рождество, которое я встречал на фронте, было обязательно печальным. Люди пели, пили, шутили. Но затем каждый вспоминал Рождество дома: раскрасневшиеся щеки, веселых детей, счастливую жену, веселые песни. Глаза затуманивались, когда перед мысленным взором проплывали эти далекие видения, а в действительности человек видел убогую хижину. И тогда солдат выскакивал наружу, и мы находили его плачущим в ночном одиночестве.

В этот вечер в нашей дивизии 15 человек покончили с собой, их сердца не выдержали долгих месяцев разлуки и страданий.

Я хотел посетить все блиндажи наших добровольцев. Среди снега и темноты мне пришлось проделать около 10 километров, заглядывая в каждое такое прокуренное убежище. Некоторые отделения, особенно укомплектованные молодежью, пытались делать хорошее лицо при плохой игре и встречали меня радостными криками, но я нашел гораздо больше мрачных лиц, чем улыбающихся. Один солдат, который больше не мог сдерживаться, бросился на землю и бил по ней кулаками, призывая своих родителей.

Ровно в полночь, когда все, кто еще держался, хором затянули «Святая ночь», небо расцветилось огнем, но это не был ангел-вестник или трубы Вифлеема. Это была атака! Красные, полагая, что в это время люди окажутся под столом, открыли огонь из всех орудий и перешли в наступление.

Но в действительности это стало облегчением. Мы вскочили на ноги. И снег, освещенный разрывами, трассирующими пулями и вспышками выстрелов, красными, зелеными и белыми сигнальными ракетами, превратил ночь в действительно праздничную. Вот так мы и провели сочельник, отражая попытки противника переправиться через реку Ольшанка.

На рассвете стрельба прекратилась. Наш священник причастил солдат, которые отделение за отделением приходили с позиций в православную часовню. Там наш валлонский священник, одетый в полевую форму фельдграу, служил вместе со старым деревенским попом в малиновой скуфейке.

Опечаленные и огорченные были утешены. Их родители, жены и любимые дети в это время слушали дома ту же самую рождественскую мессу и получали такое же причастие. Солдаты возвращались с просветленной душой, чистые, как бескрайняя степь, которая засверкала перед ними днем.

Вокруг избы, которую я использовал как наблюдательный пункт и командный пост, гранаты и снаряды разнесли практически все здания. Мой маленький домик, его три вишневых дерева и замерзший колодец каким-то чудом уцелели во время огневого налета. Старая крестьянка, которая с ужасом смотрела на зазубренные пробоины в стенах, все-таки вернулась в свою хибарку.