Есенин: Обещая встречу впереди - [70]

Имя Есенина в протоколах допроса Каннегисера не фигурирует.

* * *

Вскоре после убийства Урицкого и покушения на Ленина в жизни Есенина произошла знаковая встреча — с молодым поэтом Анатолием Мариенгофом.

Мариенгоф работал литературным секретарём издательства ВЦИК, помещавшегося на углу Тверской и Моховой.

В день их знакомства по улицам столицы проходило шествие латышских полков с транспарантом «Мы требуем массового террора!».

Мариенгоф задумал тогда выпустить антологию революционной поэзии «Явь». Предложил участвовать Есенину, Маяковскому, Каменскому, Пастернаку, Рюрику Ивневу и Вадиму Шершеневичу.

Получалась сильная компания. Крестьянствующих, как мы видим, Мариенгоф не звал.

Возможно, знакомство началось с предложения дать стихи в сборник. Разговорились.

Мариенгоф словно явился на смену канувшему Каннегисеру.

Анатолий и Леонид были похожи своей инаковостью, независимостью, яркостью. Влюблённостью в поэзию.

Есенин мысленно поставил галочку: интересный этот Мариенгоф.

Во второй половине сентября Есенин снова уедет в Константиново — посмотреть, как там отражается всё происходящее.

К тому же в Константиново, наконец, приехала Кашина. А вдруг всё-таки?..

Есенинский интимный парадокс заключался ещё и вот в чём: когда женщина была рядом и ему принадлежала, он тут же начинал её избегать; но пока женщины не было, ощущал внутри сквозняк: как же так, его никто не любит? Надо, чтобы кто-то любил.

Любил ли он сам?

В единственной сохранившейся записке к Райх того года — ни одного прилагательного, ни слова ласки — только «Зина!» и дальше по делу.

Если сравнить это с теплом, ощущающимся в переписке с тем же Каннегисером или — вскоре — с Мариенгофом, можно всерьёз удивиться.

И лишь о Кашиной можно сказать, что к ней возникло едва ли на самое тёплое и долгое чувство в жизни Есенина.

От стихотворения «О, тонкая берёзка!..» до «Анны Снегиной» — почти восемь лет, в то время как обычно лирического чувства Есенина хватало в лучшем случае на месяц-другой, а чаще вообще не было.

Он пробудет в Константинове неделю.

Кашина поймёт, что оставаться в деревне ей небезопасно. Пока Есенин рядом — не тронут: он и в этот раз находил слова, чтобы успокоить самых ретивых; но без него делать там нечего.

Из Константинова Есенин и Кашина уплывут вместе на пароходе.

В Москве он поселится у неё по адресу: Скатертный переулок, дом 20.

Можно ли предположить, что в том, 1918-м, они нашли друг друга и были счастливы?

Можно. Но, скорее всего, ничего этого не было.

Она просто приютила молодого поэта в благодарность за помощь в Константинове. Спросила у него по дороге:

— А где вы живёте?

Он ответил:

— А нигде пока.

— Поживите у меня.

— Да, пожалуй…

По утрам они завтракали вместе, и он смотрел на неё тоскливыми глазами, не в силах ничего позволить себе: в конце концов, в доме жила прислуга.

Если бы позволил — не написал бы тогда «Анну Снегину» шесть лет спустя.

В конце сентября Есенин простудился и пролежал в квартире Кашиной несколько дней, пока жар не спал.

В первых числах октября, едва выздоровев, съехал и поселился у Сергея Клычкова в здании Московского пролеткульта на Воздвиженке, дом 16.

Оставил бы дом Кашиной так скоро, если бы началась любовь? Едва ли.

Жили с Клычковым на чердаке, среди старой мебели, два почти беспризорника — кудрявые, сильные, молодые мужики, думающие только о стихах.

Задумали новое литературное течение — «аггелизм». Аггелы — падшие ангелы, служащие Сатане. Но дальше разговоров дело не пошло. Есенин позже объяснил, что Клычков опасался недовольства большевиков, могущих усмотреть в таком наименовании литературной группы не самые лестные намёки: если эти два сочинителя — падшие ангелы и славят новую власть, то какой вывод напрашивается?

Нацеленность Есенина на шум, на скандал уже вполне видна и здесь. Но, рискнём предположить, на тот момент аггелизм ему самому не подходил. Религиозная мистика — это к символистам. Вчерашний день.

Нужно в завтрашний вырываться.

* * *

Осенью — зимой 1918 года Есенин работает не просто над самой своей революционной, а, пожалуй, оголтелой «маленькой поэмой» «Небесный барабанщик». Пишет с прицелом на публикацию своего «Барабанщика» в газете «Правда» — центральном печатном органе нового государства.

В «Правде» публиковали Демьяна Бедного. Есенин не считал себя хуже.

Но его главная на тот момент заявка была ещё выше!

Есенин обращается к заведующему редакцией «Правды» коммунисту Георгию Устинову с просьбой дать ему рекомендацию для вступления в партию.

Клюев, как бы Есенин к нему теперь ни относился, вступил в вытегорскую городскую ячейку РКП(б) ещё в феврале 1918-го.

Неужели он хуже этого «дьячка»?

Есенин сказал Устинову:

— Знаешь ли… Я понял… Я могу умереть хоть сейчас.

Заявление Есенин напишет после всего того, что случилось с Каннегисером, после расстрела царской семьи, о котором сообщили газеты, после объявления красного террора.

Это надо учесть.

Ни о каком романтизме образца ноября 1917-го говорить уже не приходится.

Умный Устинов начал отнекиваться:

— Подожди, Серёжа, подожди.

Позже объяснял свой отказ тем, что не считал Есенина способным стать дисциплинированным партийцем, — и вряд ли лукавил.