Есенин: Обещая встречу впереди - [303]

Народу было много больше, чем помещение могло вместить. Подолгу ждали очереди, чтобы зайти.

Выносили гроб Браун, Тихонов, Садофьев, Ионов, Каменский.

Толстая с несколькими близкими товарищами Есенина приняла решение хоронить его в Москве.

Гроб пронесли по Фонтанке, по Невскому — к железнодорожному вокзалу (тогда он назывался Октябрьским).

Провожали Есенина более пятисот человек.

К поезду был прицеплен специальный товарный вагон.

Над гробом совершенно ненужные речи произнесли Ионов и Садофьев, а актриса Эльга Каминская прочла стихи из «Москвы кабацкой» — про бандитов и проституток.

Пока это безобразие творилось, Софья Толстая отошла и ждала поодаль.

Вагон был грязный. Гроб прибили к полу, чтобы не катался туда-сюда.

* * *

Советское правительство приняло решение хоронить Есенина за государственный счёт.

На похороны выделили две тысячи рублей.

Поезд в Москву прибыл 30 декабря в три часа дня.

Гроб встречали: мать, сёстры, Зинаида Райх — временами будто бы теряющая от горя рассудок, Всеволод Мейерхольд, Пётр Орешин, Вадим Шершеневич, писатели Исаак Бабель, Всеволод Иванов, Иван Касаткин, Борис Пильняк, Андрей Соболь; ещё всякий другой народ — много.

В том же поезде приехали Толстая, Наседкин, Ионов, Садофьев.

Водрузили гроб на катафалк и пошли к Дому печати на Никитском бульваре.

За гробом шли сначала более трёх тысяч человек, а пришли уже все пять.

Выяснилось, что любовь к нему — огромна.

Шершеневич: «…около моста с катафалком поравнялся какой-то бродяга, вышедший из ночлежного дома, и спросил, кого везут».

Ответили.

«…бродяга упал на снег и плакал, как мальчик. Давно уже проехала процессия, а бродяга всё лежал и плакал… Потом оказалось, что этот человек несколько раз проводил с Сергеем ночи в каких-то притонах».

На фасаде Дома печати вывесили огромное полотнище: «Тело великого национального поэта Сергея Есенина покоится здесь».

Очередь к гробу была от Дома печати до Арбатских Ворот.

Люди шли с пяти вечера и всю ночь, не было никаких перерывов.

Есть фотография прощания, где возле гроба стоят мать, Катя Есенина, Райх, Мейерхольд, Берзинь, Софья Виноградская, Василий Наседкин, Мариенгоф и Никритина, Пильняк, Всеволод Иванов, Георгий Якулов. Почти все, кто и должен быть.

Появилась Эйгес: «Я подошла совсем близко и взглянула в его лицо. Глубокая, широкая складка лежала поперёк всего лба. Выражение было такое, как будто он силился что-то понять и не мог…»

Приехала мать Софьи Толстой Ольга Константиновна: «Его мне было жалко только как погибшего человека, и уже давно погибшего. Но когда я подошла к гробу и взглянула на него, то сердце моё совершенно смягчилось, и я не могла удержать слёз. У него было чудное лицо (несмотря на то, что какие-то мокрые и прилизанные волосы очень меняли сходство), такое грустное, скорбное и милое, что я вдруг увидела его душу и поняла, что, несмотря на всё, в нём была хорошая, живая душа. Я пошла искать Соню и встретилась с ней в другой комнате. Она бросилась ко мне со словами: „Мамочка, прости ему!“ — и обхватила меня. Я могла только плакать, посадила её около себя, она положила свою горемычную головку ко мне на колени, и мы долго так сидели, и я гладила её голову и спину. Она не рыдала, а как-то замерла».

В почётном карауле перестояло множество и близкого, и постороннего народа: пролетарские поэты Герасимов, Казин, Кириллов, крестьянские поэты Клычков, Наседкин, Орешин. И Мейерхольд. И Пильняк тоже. «Что, Серёжа, увёл мою подругу? Видишь, что теперь… Что теперь? Ни тебе, ни мне».

Всё перепуталось.

У гроба Василий Качалов прочитал «Письмо к матери».

Таня Есенина, дочка, читала что-то из Пушкина.

Многие плакали навзрыд.

Был писатель Константин Паустовский, записал: «Он лежал, как уснувший мальчик. Звуки женских рыданий казались слишком громкими и неуместными — они могли его разбудить. А будить его было нельзя — так безмятежно и крепко он спал, намаявшись в житейской бестолочи, в беспорядке своей быстрой славы…»

Городецкий сделал рисунок «Есенин на смертном одре»: Сергей Митрофанович встретил и проводил.

В последнем почётном карауле встали старейший крестьянский поэт Спиридон Дрожжин, Садофьев, председатель Общества любителей русской словесности Сакулин и… президент Академии художественных наук Пётр Коган, который в своё время от всей души трепал Есенина и которому Есенин не раз срывал занятия во Всероссийском литературно-художественном институте. Справедливости ради скажем: Коган в последние годы писал о Есенине в доброжелательных и выдержанных тонах и дар его признавал безусловно.

В одиннадцатом часу утра 31 декабря гроб вынесли — процессия пошла по Москве.

Сделали остановку у памятника Пушкину на Тверском бульваре: гроб на некоторое время поставили у самого постамента, а затем обнесли вокруг памятника.

Следом был Дом Герцена, где поэт Владимир Кириллов сказал слово — топорное, неповоротливое, квадратное, как все его стихи. Но было слышно, что ему и вправду больно.

Затем — Камерный театр. Гроб встречала вся артистическая труппа.

Оттуда — на Ваганьковское кладбище.

Мейерхольд нёс на руках есенинского сына Костю.

У самого гроба, возле разверстой могилы, среди прочих стояли Изряднова, Райх, Вольпин, Толстая. Три женщины, матери его детей, и одна, матерью стать не успевшая.