Есенин - [20]

Оставив кладбище, Есенин направился к Смирновым. На крыльце показался священник отец Иван в светлом полинялом подряснике, с распущенными чёрными волосами; тёмные глаза лучились добротой.

   — А, студент! — пророкотал он. — Добро пожаловать!..

Есенин, подойдя, приложился к руке.

   — Где мы гуляли? Озирали окрестности?

   — Прошёлся по берегу, на могилах побыл.

   — Видел, видел... Сидели на камне в позе мыслителя. Не стал мешать. Безмолвие насыщает разум мудростью. — Священник насмешливо смежил глаза. — Составлялись вирши, я полагаю?

   — Нет, просто так.

Из сада долетели звуки гитары, негромкое пение, затем последовал взрыв смеха и отдельные восклицания, Есенин прислушался. Отец Иван объяснил:

   — Ребятишки забавляются. Ходили на твои розыски. Мать сообщила, что ты у деда. А от деда узнали, что отправился на Оку... Иди покажись, обрадуются...

Есенин вошёл в сад.

В беседке, выкрашенной нарядно и весело — белое с жёлтым, — собрались Клавдий Воронцов[17], племянник отца Ивана, в лёгкой рубашке с открытым воротом; Тимоша Данилин, сын бедной вдовы, воспитанник священника, студент Московского университета, длинный, худощавый, с застенчивой и робкой улыбкой; Николай Сардановский[18], взрослый и скептический, с гитарой в руках; девушка с чуткими и внимательными глазами, с завитком над высоким лбом, русая коса как бы оттягивала голову, и от этого лицо вскинуто горделиво и чуть насмешливо; обняв рукой белый столбик беседки, она пытливо разглядывала Есенина...

Его окружили, передавали из одних объятий в другие, крепкие, пылкие от полноты чувств. Стало ещё более шумно и беспечно. Есенин остановился перед девушкой, решая: назвать себя или ждать, когда их представят друг другу. В то же время он чувствовал, что знает её давно, и это его крайне смущало.

   — Моя сестра, — сказал Николай Сардановский, — очаровательная, хотя и очень строгая, Анна. Аня, это Серёжа, замечательный парень и поэт. — Он подсмеивался над ними.

Есенин густо покраснел.

   — Аня! Как ты изменилась! Я не узнал тебя, честное слово. Ты совсем другая стала. Взрослая.

Брови её изумлённо взлетели вверх.

   — Ты тоже изменился, Серёжа, — сказала она, протягивая руку, по-девически худую и нежную. — Здравствуй, поэт!

   — Не каждый пишущий стихи — поэт, — ответил Есенин, хотя, признаться, любил, когда его называли этим именем — «поэт». Оно казалось ему выше всех титулов, чинов и званий на земле! Лордов много, а Байрон один...

   — Скромничает, — определил Сардановский. — Если ты, Аня, попросишь его почитать, он упираться не станет. С этой стороны я его изучил досконально.

   — Это я и сама знаю, — сказала Аня. — Ты прочитаешь, Серёжа?

Есенин отступил, чтобы лучше видеть всех, вскинул голову и, глядя в глаза Анне, звонким, ликующим голосом произнёс:

Сыплет черёмуха снегом,

Зелень в цвету и росе,

В поле, склоняясь к побегам,

Ходят грачи в полосе.

Никнут шёлковые травы,

Пахнет смолистой сосной,

Ой вы, луга и дубравы, —

Я одурманен весной.

   — Старо, Сергей! — крикнул Сардановский. — Это мы уже слышали!

Анна резко обернулась к брату:

   — Ты слышал, а я нет. И сиди молчи... Читай, Серёжа!

Есенин читал Анне всё, что у него было написано до сих пор. И про озябших воробушков, и про Танюшу, и про глухариный свет зари...

Анна слушала, покорённая и его голосом, и его улыбкой, и голубым, проливным светом глаз, и красивыми словами стихов, и, когда он, окончив чтение, выдохнул как бы виновато «всё», она воскликнула восхищённо:

   — Прелесть как хорошо! Спасибо, Серёжа!..

Николай Сардановский засмеялся.

   — Ну, покорил, Сергей! Аня — девчонка с характером, ей мало кто нравится, а ты её сразил. С первого взгляда, с первого слова... — Он небрежно перебирал басовые струны гитары.

Есенин молчал, взволнованный.

Откуда-то донёсся плотный топот конских копыт. Все обернулись. Мимо сада скакала на рыжей лошади помещица Кашина[19]. Есенин подбежал к изгороди.

Кашина сидела в седле боком, длинное голубое платье, тяжёлыми складками свисавшее сбоку, прикрывало её ноги, шляпа скрывала лицо в загадочной тени, рука в длинной перчатке держала повод крепко и уверенно. Всадница давно уже миновала сад, а Есенин всё ещё смотрел ей вслед, не теряя из виду голубое платье и развевающиеся воздушные концы шарфа.

   — Хочешь, я познакомлю тебя с ней? — предложил Тимоша Данилин, подойдя и остановившись сзади Есенина.

   — Сейчас не надо, — ответил он. — Потом, Тимоша, потом.

Они не спеша вернулись в беседку.

9

На дворе было ещё светло, а полуподвал уже налился мглой: кирпичные здания, стоящие напротив, навсегда заслонили солнце.

В «молодцовской» шла субботняя уборка. Кровати и тумбочки были сдвинуты с «насиженных» мест, табуретки и скамейки стояли на столе вверх ножками. Александр Никитич любил порядок и чистоту. Босые, засучив до колен штаны, жильцы из вёдер плескали на пол воду, потом ожесточённо тёрли половицы швабрами.

Окна, всегда наглухо закрытые, чтобы не задохнуться пылью, сейчас были распахнуты настежь, и в помещение стекал шум улицы — тарахтение окованных железом колёс, прыгавших по булыжнику, стук каблуков на тротуарах и крики ребятни, снующей по тесному переулку...