Эротикурс - [6]
И вдруг она шаловливо заметалась, восхищённая новой мыслью.
Ж.-Л. Жером «Царь Кандавл»
– Какой ты счастливый, ты можешь ласкать сам себя. Ну, конечно, попробуй нагнуться. Да нет, не так, ещё сильней. Вот видишь. Неужели тебе никогда не приходилось?.. Я ещё девочкой плакала от того, что не могу себя поцеловать там внизу. У меня была сестра на год старше меня, и мы по утрам садились на кровати и пригибались, стараясь коснуться губами. И когда казалось, что остаётся совсем немного… А потом мы ласкали друг друга…
(Аноним «Возмездие»)
Алина начала лукаво смеяться, вырывая у неё свои руки, откидываясь на подушки. Она была заинтересована, чем всё это кончится, и слегка опьянена новизной положения.
Христина повторяла сдавленным голосом:
– Благодарю тебя, Алина… благодарю…
Она тянулась к ней, сдерживая хриплый, дикий крик, полурыдание, бледнея все более и более, дрожа и повторяя одно и то же:
– Благодарю тебя, Алина, благодарю…
Христина прижималась пылающими губами к её коленям, потом она целовала атласный живот, таинственный треугольник, щиколотку…
– Ты с ума сошла, – воскликнула Алина не двигаясь…
Христина нагнулась ближе, толкая её лечь ничком.
– Ляг… ляг… одну минуту… ты так красива.
Лечь ничком – это было всегда соблазнительно для Алины.
Розовая и смущённая, она боролась.
– Нет… Нет…
– Да… Да…
Град поцелуев и лёгких укусов посыпался на её спину, бёдра, ноги, на этот вздрагивающий затылок, на закинутые бессильно и беспомощно руки.
– Что ты со мной делаешь… Боже мой, Боже мой… – стонала Алина…
(Анна Мар «Женщина на кресте»)
Неизвестный мастер школы Фонтенбло «Габриэль д’Эстре с сестрой»
Ребёнком в моих наивных влюблённостях я тоже, как и вы, стремился к объекту одного со мною пола…
Когда меня отдали в одно из привилегированных учебных заведений и я увидел разврат между мальчиками моего возраста, я пришёл в ужас и отшатнулся от них.
У меня были умные, хорошие родители. Они своим воспитанием дали мне хорошие задатки – и я отшатнулся от разврата моих сверстников.
Но ужаснулся я гораздо позже: тогда, когда я вырос и возмужал. Ужаснулся, когда я увидел, что женская красота ничего не говорит моим чувствам. Ими всецело владело прекрасное тело юноши.
К. Сомов «Обнажённый юноша»
Я стал насильно стараться ухаживать за женщинами, заводить интриги, жил с ними и покупал их на один день.
Я боялся самого себя, я стыдился себя. Это было самое ужасное время моей жизни.
Я принимал этих женщин, как отвратительное лекарство, которым я надеялся вылечиться от моей болезни, от моего позора. Я испытывал то, что должен испытывать нормальный человек, если бы его заставили силой предаваться какой-нибудь извращённости.
Но это не помогало…
(Евдокия Нагродская «Гнев Диониса»)
– А страшно … когда любовь тебя коснётся; радостно, а страшно; будто летаешь и всё падаешь или умираешь, как во сне бывает; и всё тогда везде одно и видится, что в лице любимом пронзило тебя: глаза ли, волосы ли, походка ль.
П. Бордоне «Влюблённые»
И чудно, право: ведь вот – лицо, что в нём? Нос посередине, рот, два глаза. Что же тебя так волнует и пленяет в нём? И ведь много лиц и красивых видишь и полюбуешься ими, как цветком или парчой какой, а другое и некрасивое, а всю душу перевернёт, и не у всех, а у тебя одного, и одно это лицо; с чего это? И ещё, – с запинкой добавила говорившая, – что вот мужчины женщин любят, женщины – мужчин; бывает, говорят, что и женщина женщину любит. А мужчину – мужчина… Да и поверить не трудно, разве Богу невозможно вложить и эту занозу в сердце человечье? А трудно… против вложенного идти, да и грешно, может быть.
(Михаил Кузмин «Крылья»)
Л. Р. Фалеро «Видения Фауста»
Если признать греховным всякое сладострастие, если видеть в нём только падение, то нужно отрицать в корне половую любовь, видеть сплошную грязь в плоти любви. Тогда невозможен экстаз любви, невозможна чистая мечта о любви, так как любовь сладострастна по существу своему, без сладострастия превращается в сухую отвлечённость. Опыт отвержения всякого сладострастия как греховного был уже сделан человечеством, этот опыт дорого стоил, он загрязнил источники любви, а не очистил их.
Мы до сих пор отравлены этим ощущением греховности и нечистоты всякого сладострастия любви и грязним этим ощущением тех, кого любим. Нельзя соединить чистоту и поэзию этой жажды слияния с любимым с ощущением греха и грязи сладострастия этого слияния. Вопрос о сладострастии иначе должен быть поставлен, пора перестать видеть в сладострастии уступку слабости греховной человеческой плоти, пора увидеть правду, святость и чистоту сладострастного слияния.
Не только аскеты средневекового духа, но и аскеты гораздо менее красивого, позитивного и бескровного духа наших дней боятся сладострастия, как «чёрта», и предаются ему, как тайному пороку. От этой условной лжи, потерявшей уже всякий высший смысл, мы должны, нравственно обязаны освободиться. Нужно восстать против лицемерия, связанного с половым сладострастием. Слишком уже становится очевидным для людей нового сознания, что само сладострастие может быть разное, может быть дурное и уродливое, но может быть и хорошее и прекрасное. Может быть сладострастие, как рабство у природной стихии, как потеря личности, но может быть и сладострастие как освобождение от природных оков, как утверждение личности. В первом случае человек является игрушкой, орудием стихии рода, греховной природы, во втором – оно лицо, дитя божественной стихии Эроса.
