Эротический и эротизированный перенос - [5]

Бетти Джозеф, подтверждая важное значение зачатков прозрений Фрейда по поводу любви в переносе, предлагает два важных пути, по которым они должны быть расширены. Во-первых, она подчеркивает необходимость расти прения концепции любви в переносе до включения переноса объектных отношений в целом, привычных отношений и поведения, привносимых пациентом во взаимоотношения с аналитиком. В важном глубинном проникновении она настаивает, что "то, что привносится, это не просто фигуры из прошлого, из текущей истории жизни пациентки, но составные фигуры внутренней фантазии, которые выстраивались с самого раннего младенческого возраста, конструируясь из взаимодействий между реальными переживаниями и фантазиями и импульсами на них младенца" . Открываемая ею перспектива важна для противодействия любой длительной редукционистской позиции, что перенос — не более чем повторение более раннего отклика на реальную ситуацию. В своем втором важном положении Джозеф подчеркивает, что любовь в переносе не может быть понята на языке одного лишь либидо; мы также должны принимать во внимание деструктивное влечение. Но, как отмечает Джозеф, когда Фрейд писал о любви в переносе, оставалось еще пять лет до придания им определенной формы своему пониманию агрессии и деструктивности. Литературный набросок приводимого Джозеф случая — важный пример роли, играемой агрессией в переносе, воплощающем садомазохистскую любовь.

В своем вкладе Мертон Гилл расширяет диалог о переносе и любви в переносе еще другим образом. В работе Фрейда он усматривает диалектическое напряжение между двумя перспективами психологии одного человека и двух людей. Гилл пишет об этом так: "Если анализант рассматривается как закрытая система сил и контрсил, перспективой будет один человек. Если аналитическая ситуация рассматривается как взаимоотношения между двумя людьми, перспектива включает в себя двух людей, и аналитик является участником в этой ситуации". Хотя, как представляется Гиллу, Фрейд мечется между двумя этими точками зрения, стимулом для любви в переносе он в большей мере считает движущие силы пациента или аналитическую ситуацию, а не личность аналитика. Но Гилл не хочет выключать аналитика из данной ситуации. Он цитирует Рэкера относительно того, что аналитик, помещая соответствующую табличку на дверь, уже является соучастником того, что происходит в анализе. Гилл считает, что адекватная аналитическая установка постоянно должна принимать во внимание как перспективу одного человека, так и перспективу двух людей, с выходом на передний план в каждый конкретный момент одной из них.

Фидиас Цезио идет даже дальше Гилла, подразумевая причастность аналитика к возникновению любви в переносе пациента. Он полагает, что "прямое возникновение любви в переносе в достаточно хорошо проводимом анализе чрезвычайно редко", лично он лишь однажды столкнулся со случаем любви в переносе в самом начале своей работы. Он высказывает точку зрения, что в случае Анны О. быстро возник перенос, потому что врач (Брейер) был неспособен его анализировать — этому не приходится особо удивляться, так как аналитический метод еще не был развит. Некоторые аналитики могут полагать, что Цезио заходит слишком далеко, подразумевая причастность контрпереноса в каждом случае любви в переносе, так как многие аналитики, начиная с Фрейда, считают, что некоторые пациентки вследствие своей патологии почти неизбежно будут устанавливать эротизированный перенос, безотносительно к личности аналитика. Однако никого не может оставить равнодушной скрупулезность, с которой Цезио исследует, как бессознательное врача может приводить его к тайному сговору с пациенткой и таким образом вызывать полностью развившийся эротический перенос. Как об этом пишет Цезио, "те "духи мертвых", которых призывает аналитик, проявляются в эдиповой, инцестуозной, трагической, переносной любви, и, когда они неадекватно узнаны и интерпретированы, дело заканчивается крушением лечения". Когда аналитик неспособен обращать внимание на зарождающийся перенос и анализировать его, он в большой степени поступает так из-за собственной "страсти" — главным образом, вследствие "первичного, в виде влечения, аффекта, вызванного этой ситуацией".

Работа Цезио сильна показом "переносов", которые могут подготавливать сцену для "инцестного представления, в котором в аналитической ситуации разыгрывается эдипова трагедия, с насилием, которое характеризует инцест". Далее он доказывает, что следует отличать эдипову трагедию, которая является результатом осуществления любви в переносе, от эдипова комплекса. И анализ, и аналитик терпят крах в той мере, в какой то, что появляется в аналитической ситуации, становится реальностью, а не виртуальной реальностью.

Джордж Канестри рассматривает работу Фрейда о любви в переносе (которой, по его словами, автор законно гордился) в определенном контексте, соотнося ее с некоторыми местами из переписки Фрейда, где обнаруживается уникальное семантическое поле, внутри которого Фрейд рассматривал эротическую любовь. Согласно Канестри, Фрейд, очевидно, был вынужден использовать "всю гамму аналогий с огнем". Он отмечает, например, метафору, которую использует Фрейд для описания изменения в аналитической сцене: "словно пожар, вспыхнувший во время театрального представления". Канестри цитирует другую метафору, связанную с огнем, и говорит, что Фрейд, несомненно, осознавал свои семантические выборы, что видно из его письма к Юнгу. Таким образом, частично данная статья может быть прочитана как предупреждение аналитику контролировать свое искушение к контрпереносу. Метафора "пожара" имеет особый смысл, потому что пробуждает воображаемую/реальную дискриминанту, которая подразумевает концептуальные и технические отличия. Согласно Канестри, "пример огня... является частью семантического поля обозначения страстей".