Эротический и эротизированный перенос - [4]

Рой Шафер, отмечая широту охвата работы Фрейда, несмотря на ее краткость, рассматривает ее с пяти направлений, соответствующих основным ее положениям, и в то же самое время отмечает "присущие ей ограничения и спорные моменты". Сила Фрейда, считает он, заключается в присущем ему даре "разрушения общепринятых границ" мышления путем подчеркивания "степени отличия", а не различий в природе вещей. В рецензируемом эссе Шафер отмечает, что в узком смысле Фрейд показывает непрерывность между любовью в переносе и подлинной любовью, а в более широком — непрерывность между аналитическими взаимодействиями и связями в реальной жизни. Однако признание Фрейдом непрерывности между любовью в переносе и "обычной" любовью не привело его к разработке современных формулировок (таких, как у Лёвальда), которые открывают возможность новых форм восприятия себя и других и поэтому "новой" любви в защитных рамках анализа. Очевидно, Фрейд не смог довести свои прозрения до логического завершения потому, что еще не была развита эго-психология — подход, дающий возможность сохранять концепции детерминизма и непрерывности и все же оставлять в теории место для нового и автономного.

Второй аспект, к которому обращается Шафер, — это умение справляться с эротическим переносом. Эротический перенос заменяет воспоминание действием, но в то же самое время является окном в бессознательное. Здесь также понимание Фрейда было ограничено, так как он все еще основывался на топографической теории. Поэтому он уделял чрезмерное внимание тому, чтобы сделать бессознательное осознаваемым, считая это единственным целительным фактором.

Размышляя о том, почему Фрейд интересовался любовью в переносе прежде всего как сопротивлением, а не формой коммуникации, Шафер обращается к третьему направлению — контрпереносу. Он полагает, что хотя глубинные постижения Фрейда сокрушали основы, тем не менее они оставались рудиментарными в том отношении, что Фрейд писал до того, как была понята полезность контрпереноса для интерпретативной работы. Шафер остроумно предполагает, что у Фрейда был контрперенос к контрпереносу, выраженный его верой в возможность реагирования аналитика тотально рациональным образом — разновидность мифического контроля и господства.

Часть контрпереноса Фрейда была авторитарной еще и в другом смысле. Рассматривая четвертое направление, Шафер высказывает мнение, что Фрейд придерживался патриархального предубеждения, отдавая мужчинам главенствующую роль, и это помешало ему дать сбалансированный охват других форм любви в переносе (различные родовые перестановки).

Наконец, пятое направление представляет собственный постоянный интерес Шафера, он рассматривает эссе Фрейда с точки зрения "позитивизма, перспективизма и авторского комментария". Здесь он конструирует предположительные главные отличия между кляйнианской и фрейдовской интерпретациями любви в переносе, противопоставляя их друг другу для того, чтобы высказать мнение, что герменевтический взгляд "обеспечивает знание, которое недоступно при традиционном позитивистском подходе". Наряду с понятиями материальной и психической реальности Шафер вводит понятие повествовательного предпочтения.

Макс Хернандез предпочел сосредоточить внимание на том, что в работе Фрейда говорится о любви в переносе, женской сексуальности и общепринятой морали. Фрейд разъясняет, что "любовь, подобно любому другому в психической реальности, подвержена навязчивому повторению". Хернандез полагает, что знание психической природы любви помогает защищаться от тенденции к контрпереносу. Он обращает внимание на парадокс, что в то время как в реальной жизни неврозы препятствуют способности к любви, в ситуации лечения именно любовь препятствует способности к инсайту. Когда возникает любовь в переносе, вмешивается страсть. И еще один парадокс: любовь — и мотор аналитического исцеления, и главное препятствие к нему.

Хернандез также рассматривает ситуацию, в которой любовь в переносе предстает "куском реальности, посягающим на иллюзорное состояние данного процесса". Субъект, испытывающий любовь в переносе, претерпевает некое изменение, "субъект анализа, который говорит, и тот субъект, о котором "она" говорит, по-видимому, становятся одним и тем же". Хернандез умело описывает это, как ситуацию, в которой аналитическое пространство уменьшается. Но он не рассматривает эту проблему как такую, в которой возникает новая реальность. Вместо этого он видит, что другой субъект занимает центр сцены, а именно, аналитик, которому пациентка адресует свои желания. Для Хернандеза эта головоломка, когда перенос рассматривается как одновременно иллюзорный и реальный, означает, что аналитик должен проводить анализ вдоль среднего курса: "между сциллой отстраненного искусства толкования (герменевтики) и харибдой аналитического "реализма". "На этом пути воссоздается промежуточная область между болезнью и реальной жизнью, о которой Фрейд говорил в статье "Воспоминание, повторение и проработка". Когда это успешно осуществляется, аналитик восстанавливает для пациентки пространство между ее эго и ее рассуждением. Что касается родового паттерна Фрейда — мужчина-аналитик, женщина-пациентка, — Хернандез проницательно замечает, что эта парадигма содержит эхо первородного греха и искушения Адама Евой.