Эротический и эротизированный перенос - [37]

Согласно точке зрения Фрейда, они являлись эдиповыми переносами и, в случае женщин, преимущественно положительными по своей природе. Но теперь нам известно, что мужчина-аналитик всегда должен быть готов к осознанию того, что он также служит в качестве женской, вероятно материнской, фигуры в переносе. Однако Фрейд, когда, наконец, женщины-коллеги стали настаивать на уделении большего внимания материнскому переносу, мог лишь сказать, что оставил им (женщинам) исследование данного вопроса (1931, 226-227). Сходным образом, в "Я и Оно" (1923) после изображения эдипова комплекса мальчика и девочки как одинаково бисексуальных, Фрейд далее начал представлять преимущественно патриархальную концепцию суперэго как наследника этого комплекса.

В настоящее время видно, как трудно было Фрейду оставаться, как он это сделал, главным образом, на эдиповом уровне, если он открыл своей работой свидетельства материнского переноса, ибо многое из такого переноса представляется нам доэдиповым по своей природе. Мы можем поэтому предполагать, что патриархальное предубеждение было одним из контрпереносов Зигмунда Фрейда. Обратимся теперь именно к этому специфическому контрпереносному фактору. По-моему, будет полезно выделить этот патриархальный фактор, потому что он стал занимать видное место в специфическом пересказе феминистскими критиками работ Фрейда (см., например, Бернхеймер и Кахане, 1985).

Патриархальная ориентация Фрейда

Фрейд проявлял серьезную и искреннюю заинтересованность в изучении женской психологии в то время, когда нормой считалась позиция стыда, скрываемая под видом скромности или такта. Окружающая обстановка была такова, что от человека ожидалось не подлежащее разглашению отношение и ложная гордость. С присущим ему проникновением Фрейд сделал фундаментальные вклады в психоаналитическую психологию женского развития и психопатологии. Многие из них, например, исследования женского эдипова комплекса и бисексуальные факторы в личности, выдержали испытание временем, хотя сегодня мы даем более сложную картину при рассмотрении этих вопросов и женской психологии в целом. И, однако, представляется, что при всей своей поглощенности работой и глубинным проникновением, при всей своей творческой сути и храбрости, Фрейд не осознавал и не избавлялся от патриархального предубеждения относительно женщин в своем мышлении. Здесь я использую термин патриархальный для описания смеси сознательно благосклонного патернализма, последовательного авторитаризма и всепроникающей снисходительности.

Я достаточно подробно рассмотрел многие аспекты этой предубежденности в статье 1974 года, озаглавленной "Проблемы фрейдовской психологии женщин". Я не буду здесь предлагать краткий отчет о том обсуждении. Достаточно сказать, что я подверг сомнению заключения Фрейда о том, что мораль и суждения женщин второсортны; я выступал против ограничений, налагаемых его предположением о том, что полное развитие женщин зависит от наделения их ребенком, в особенности сыном, со стороны.отцовского заместителя как компенсации за их "кастрированное" состояние и в качестве лекарства от того, что Фрейд поспешно и ограниченно назвал их "завистью к пенису"; как по лингвистическим, так и по психологическим причинам я охарактеризовал как сексистское приравнивание Фрейдом пассивного, подчиняющегося и мазохистского поведения к женственности, и я подчеркивал его относительное игнорирование до-эдипова развития и сосредоточенности и привязанности девочки к матери в течение этого времени. До моего эссе 1975 года, и определенно после его написания, многие феминистские авторы, включая тех из них, которые высоко ценят психоанализ, критиковали ориентацию Фрейда по отношению к женщинам как патриархальную, маскулинную, сексистскую и фаллоцентрическую — словами с частично совпадающими, но не идентичными дополнительными значениями.

В "Заметках о любви в переносе" именно его патриархальный тон и представления, а также ограниченность его аналитического внимания, стимулируют критические комментарии. Тон и представления Фрейда в некоторых местах шокирующе снисходительны: например, когда он говорит о "комическом" аспекте любви в переносе женщины к мужчине-аналитику (159); когда отвергает возможность анализа тех женщин, которые, явно побуждаемые любовью в переносе, не реагируют на его интервенции, говоря о таких пациентках, "словами [не названного] поэта", как о женщинах, которым доступны лишь "логика супа и аргументы жаркого" (167), и разводя руками в риторическом недоумении по поводу того, что женщина может быть столь охвачена стихийной страстью, что ее потребность в любви "неукротима" (я полагаю, что Фрейд явно размышляет здесь не как аналитик, а скорее защитным образом и в действительности более не относится к женщинам как к полноценным людям); когда он упрощенно допускает (и сообщает об этом анализанту), что, если бы это была истинная любовь, женщина стала бы "уступчивой" и попыталась бы разрешить проблемы ее случая для того, чтобы "поднять свою цену в глазах врача" (167); когда он пишет, что "когда женщина ищет любви", аналитику приходится брать на себя "мучительную роль отвергающего и отказывающего", в особенности если Женщина утонченна, а не грубо чувственна, Фрейд, по-видимому, освобождает эту частицу галантности из контрпереносного анализа (170); и, возможно, даже когда он вводит метафору о собачьих гонках с призом из "венка, сплетенного из колбасы", которые были бы сорваны, если бы отдельная колбаса (полный желания контрперенос аналитика) была брошена на пути (169). Обращение Фрейда к такой снисходительной риторике подчинялось патриархальной норме его времени, но, как я уже ранее указывал, к нему надо подходить также как к проявлению контрпереноса внутри психоаналитического процесса.