Эротические страницы из жизни Фролова - [4]

Эту же фантазию на следующую ночь продолжил он, сочиняя в одиночку для нее и для себя их тайное совокупление в самых нежных тонах, какие он только мог себе представить, а она только выдыхала: да… да… да, милый… да… и, не дожидаясь его завершающих тонезмов***, обильно кончила и размякла так, будто сделала это в некоторый раз подряд.

А на третий день он вдруг понял, что в первую ночь она вовсе не фантазировала, а говорила то, что было на самом деле. Он это понял, потому что знал ее, как самого себя.

У нее раньше никогда не было другого мужчины. Не только в смысле секса, а вообще в смысле какой-либо привязанности, реальной влюбленности или симпатии на межполовой основе. Если бы было, она бы сказала ему. Как рассказывала обо всех ухаживаниях за ней со стороны знакомых и незнакомых сексуально озабоченных мужчин, о степени их достижений и неудач, ‒ кому-то досталось ее поцеловать, кому-то прижать к себе за попку, кому-то коротко пошарить ладонью под лифчиком, а Павлику с соседнего отдела она даже разрешила поцеловать обе груди, сама обнажив для него соски. Такое случается с каждой привлекательной женщиной. У нее не было причин это скрывать. Так поступила она и сейчас, просто, как бы в шутку, но вполне серьезно признавшись:

‒ Черт-те что, кажется, он действительно меня снял… Я на самом деле его хочу.

Впервые за все годы она сказала такое вне их совместных фантазий. И он поверил. И не просто поверил, а физически ощутил, что она доверяет ему свою сокровенную правду.

‒ А он?

‒ Он тоже.

‒ Вот и хорошо. Дай ему.

‒ Ты что!? Серьезно? Поехал что ли?

‒ Поехал, ‒ согласился он и завершил разговор удачно найденной шуткой.

А спустя два часа в постели она сама попросила его:

‒ Придумай что-нибудь о нем… Как прошлый раз…

И он легко заставил ее всем телом поверить, что это не он, ее муж, обнимает, ласкает и целует ее, входит в ее лоно и шевелит головкой напрягшуюся в ожидании встречной струи шейку матки, а тот, другой, простодушный парень Дима, наладчик электронной аппаратуры, приехавший в их отдел из другого города всего на две недели и страстно захотевший ее, чужую жену, красивую, нежную, гладкую и пушистую, мягкую и упругую, сладкую женщину и неистовую любовницу. Она то замирала, вслушиваясь в его гипнотизирующий шепот, то, изнемогая от болезненного желания, судорожно металась наэлектризованным телом, безуспешно пытаясь расслабить его глубокими выдохами протяжного грудного стона.

Это было в прошлую пятницу. А в субботу они провожали детей в деревню к его родителям и что-то заподозрившая Светланка строго сказала ему на прощанье, пристально вглядываясь в его глаза:

‒ Не обижай маму, ладно? Она у нас очень хорошая.

Как будто он когда-нибудь ее обижал.

Они остались вдвоем в доме. Жизнь шла вроде бы своим чередом, только Ирина стала вдруг необычно задумчива и молчалива. И во вторник он сказал ей, как бы между прочим:

‒ Ты вполне можешь пригласить его на вечер в гости. Так, посидеть вдвоем, шампанского выпить, поболтать. Я не против. Даже наоборот. Что тут особенного?

‒ Вдвоем? А ты?

‒ А что я? Негде, что ли, переночевать одну ночь? На работе перекантуюсь или к маме пойду.

‒ К маме, ‒ согласилась она и тут же испугалась выскочивших слов, виновато втянула голову в плечи и потупила глаза, словно провинившаяся школьница.

‒ Ну что ты, в самом деле… ‒ он ласково потрепал ее за челку, ‒ чудная какая. Будто мы не чувствуем друг друга насквозь… Что тут особенного? Я даже рад, что за столько лет появился хоть кто-то, кто тебя заинтересовал. Это нашей любви не нарушит. А вот вечная память о несбывшемся желании уж точно омрачит. Так что не морочь себе голову, тяни его сюда и проведи хоть одну сумасшедшую ночь без моего присутствия.

‒ Вить, мы и в самом деле поехали? Или ты издеваешься?

‒ Ничего не издеваюсь. Не хочу быть висячим замком на супружеской клетке. Противно жить потом будет. Если ты побоишься, сам его приглашу. Напою обоих и подложу тебя под него, еще и за ноги-руки буду держать, пока не перестанешь брыкаться.

От неожиданности она вытаращила на него глаза. Он говорил так искренне, будто сам верил в свои слова.

‒ Поздно.

‒ Что поздно?

‒ Он с нами вчера рассчитался, сдал прибор. Еще утром. И сразу уехал на другое предприятие. Я даже не знаю, куда. Там тоже такая же электронная махина. Сказал только, что работы до конца недели. Вот и все.

‒ Ну, тогда не знаю…

Это все, что он нашелся сказать. А то ли с души свалился камень какой, то ли другой какой навалился, понять не понял.

А она к нему на диван подсела, обняла страстно и влажными поцелуями в шею уткнулась. Сидеть так было не очень удобно, он попытался слегка отстранить ее, чтобы усадить на колени, но она будто прилипла, силой не оторвешь. Тогда он ухватил ее за ягодицы, легко приподнял, раздвинул коленями ее бедра и взгромоздил верхом на свои. Она послушно подняла широко расставленные ноги и свела их у него за спиной, еще теснее прижавшись к нему теперь уже всем своим телом. Ему все-таки удалось повернуть ее губы к своим, влажными они оказались от слез, обильно стекающих по щекам. Она плакала беззвучно, без содроганий и всхлипываний. И непонятно было, от чего эти слезы лились, от радости или от боли.