Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим - [27]

Каблуков послушно ложится на кровать и дает полуголой Лизавете содрать с себя штаны. «За что, — думает Д. К., — за что такое происходит со мной именно сейчас, именно сегодня, когда столь возвышенные мысли посетили меня с утра?» Лизавета принимается колдовать над обессиленно свисающим каблуковским прибором, пуская в ход все чары своих нежных рук и такого же нежного рта. Прибор пару раз дергается, но потом опять замирает, Каблукову страшно, Каблукову хочется плакать, печальная Лизавета натягивает на себя джемпер и говорит ему: — Ничего, Джон Иванович, это пройдет.

Но это не проходит. Ни днем, ни вечером Лизавете так и не удается оживить еще вчера столь могучее орудие каблуковского сладострастия, и ночь разгневанная Лизавета проводит на кровати, уложив Д. К. на пол, дабы не смущал ее неудовлетворенную плоть своими бессмысленными прикосновениями. Но, в отличие от Лизаветы, Каблуков так и не может уснуть, он пытается понять, что же с ним произошло, если даже ласки некогда столь любимой и все еще такой очаровательной женщины оставляют его плоть в состоянии гнусного и пугающего покоя. «А ведь как красива стала налившаяся Лизаветина грудь, — думает Каблуков, — сколь объемны и прелестны ее возмужавшие бедра, да и межножье ее, еще более взлохмаченное, еще более курчавое, так и молит о том, чтобы укротить, насытить его», — думает Каблуков, пытаясь сам, как и когда–то в детстве, разбередить себя. Но это ему не помогает, и он вдруг понимает, что кто–то наслал на него порчу, кто–то околдовал его, кто–то, лишив Каблукова мужской силы, просто посмеялся над ним в неведомых целях, посмеялся нагло и по–хамски, ибо что сейчас делать беспомощному Д. К. — Лизавета, — зовет Каблуков свою неудовлетворенную подругу, — я понял, в чем дело, — и он начинает всхлипывать, голенькая Лизавета пытается утешить плачущего хозяина, а за окном вновь барабанит дождь: август, ничего не поделаешь.

— Тебе надо уехать, Джон Иванович, — говорит утром серьезная Лизавета, намазывая ему на кусок батона шоколадное масло. — Сменить обстановку, хочешь, Каблуков, я поеду с тобой?

— Нет, — говорит печальный ДК, — что сейчас от меня толку?

— Толк появится, — смеется Лизавета, — отдохнешь, и все станет нормально.

— Нет, друг мой, — так же печально говорит Каблуков, — я действительно заколдован, в этом все дело. И главное для меня — найти этого колдуна и свести с ним счеты, только тогда я вновь обрету силу.

— Как знаешь, — говорит Лизавета, доканчивая завтрак и прислушиваясь к звуку вертолетного мотора за окном. — Ну а мне пора, счастливо оставаться.

— Куда ты сейчас? — спрашивает бывшую возлюбленнyю убитый горем Каблуков. — Да уж найду куда! — разъяренно отвечает Лизавета и выбегает из комнаты, хотя это совсем не означает того, что она насовсем исчезает и из каблуковской жизни, и из нашего повествования. Но Каблуков пока не знает этого. Каблуков чувствует, как что–то скребет, ноет в сердце, и выходит на крыльцо. Веселенькая груша вертолета, окрашенная в фамильные зюзевякинские цвета (смесь фиолетового, пурпурного и розового), удаляется от дачного кооператива «Заря коммунизма», и тут Каблукова будто осенило свыше: «Неужели это все Виктория?», — думает он и чувствует, как что–то неясное и тревожное внезапно покалывает сердце.

Глава одиннадцатая,

в которой Д. К. посещает офис миллионера Зюзевякина в поисках совета, но из этого не получается ничего хорошего и Каблуков понимает, что его действительно околдовали

Сразу после отлета Лизаветы Каблуков пришел к выводу, что милому и добровольному заточению его наступил конец, ибо — как ни судите, но то, что случилось с ним (произошло, если быть более мягким и корректным в определениях), вещь абсолютно возмутительная, а значит, и нет больше ему душевного покоя, ибо что может быть горше для тридцатипятилетнего мужчины, пусть и определяющего себя лишь как «кусок лысеющей плоти» (это в лучшем случае), чем — тут нужна медицинская формулировочка — «внезапное расстройство основной половой функции». На Каблукова было жалко смотреть, он побледнел, осунулся, он выглядел помятым и пожамканным, печаль, переходящая в траурное отчаяние, тускло светилась в его глазах. Места себе не мог найти Джон Иванович сразу после отлета/отъезда своей бывшей подруги Лизаветы, долго ходил он по дачному участку и даже до близлежащего леска добрел, но ничего не помогало, и тогда решил Д. К., что пора отправляться ему в город, может, общение с Филом Леонидовичем Зюзевякиным поможет найти ответ на сей болезненный вопрос: что же случилось с Д. К. вчерашним вечером?

Проделав все тот же путь, что уже был описан в первой главе данного повествования, ДК вывалился из полупустого вагона предвечерней электрички и стал соображать, где ему проще всего найти сейчас Зюзевякина. Конечно, не исключена возможность, что бодрый предприниматель пребывает в своей резиденции, но вполне возможно, что это и не так: кто знает, что могло взбрести в его лихую голову? И Каблуков отправляется в резиденцию, в ту самую, которую довелось ему покинуть в последний раз при столь странных, более того — загадочных обстоятельствах, но, как он и предчувствовал, Зюзевякина дома не было.