Эрос - [92]
Через несколько дней она звонит Эндевитту:
– Я хочу заниматься чем-нибудь стоящим. В этом музее я просто похоронена заживо! Картины могут прекрасно обойтись и без меня.
– В музее вами очень довольны. С Новым годом!
Эндевитт, мягко говоря, абсолютно равнодушен к ее проблемам.
– Я могла бы пойти на курсы, научиться чему-нибудь полезному…
– Вы снова начали пить?
– Нет… А почему, собственно?… Только совсем чуть-чуть как любой нормальный человек…
– Нет проблем. Пейте сколько хотите! Я вам разрешаю.
На этом разговор заканчивается, потому что Инге бросает трубку.
В аквариуме кверху брюхом плавают мертвые рыбы. Хозяйка сливает их в унитаз, и они находят свой последний приют в бескрайнем море канализации. Повинуясь воле капитана, Инге напивается в ближайшем кабаке, где после десяти часов вечера из крепких напитков подают только «джентльменский набор» – бокал шампанского в комплекте с кружкой пива. Возможно, таким образом здесь хотят расширить клиентуру или объединить одиночных посетителей. А что, довольно логично: мужчина выпьет пиво, а дама – шампанское. Софи решает, что в этот вечер она пойдет с первым же встречным, которому не терпится снять девчонку. Она хочет, чтобы ею попользовались, и подобная перспектива даже кажется ей заманчивой. Однако как раз в этот вечер в «Почтовой карете» довольно скучно и сонно, никто особенно не разглагольствует и никто не проявляет интереса к ее особе.
Когда в три часа ночи Инге-Софи отправляется домой, приходится идти пешком. Поймать сейчас машину – невероятное везение; заказывать такси нужно за несколько часов до поездки. Странно. Зачем вообще такси при социализме? Многие вещи остаются за гранью ее понимания. Кстати, за несколько лет проживания в ГДР Софи так и не заметила, что существуют еще и нелегальные такси, весьма популярные у населения.
Она покачивается во хмелю, и на долгом пути в свой пригород периодически голосует, когда мимо проносится машина. Случается, что на попутке можно доехать и совершенно бесплатно. Может, поэтому в стране так мало государственных такси? А из-за дефицита простые водители проявляют благородство и подбирают пешеходов. Это как змея, кусающая себя за хвост: замкнутый крут, символ рождения и уничтожения одновременно… Пьяная философия зимой в три часа ночи на обочине дороги. Шаткие размышления Софи прерывает «Лада», что тормозит неподалеку. Водитель жестами приглашает ее садиться, не спрашивая пассажирку, куда ей нужно ехать. Это кажется ей подозрительным, но уже ничего не поделаешь – машина несется вперед.
– Слушай, ты ведь не знаешь, куда мне нужно?
Водитель, мужчина лет тридцати, в кожаной куртке и русской шапке-ушанке, не отрывая взгляда от дороги, вставляет Софи в рот сигарету.
– Я отвезу тебя, куда ты хочешь.
У него ухоженная бородка, широкий нос, пухлые губы – Софи видит его лишь в профиль.
– Почему же ты не спрашиваешь, куда я хочу?
– Думаю, ты скажешь это сама.
– Мне нужно в Грюнау.
– Хорошо, едем туда, – отзывается мужчина.
– Совершенно точно. Эта дорога как раз ведет в Грюнау.
– Значит, все в порядке.
Больше они не обмениваются ни словом. Вскоре «Лада» останавливается у подъезда Софи. Наверное, надо сказать «спасибо»? Надо, да не хочется.
– Ты в состоянии подняться по лестнице? Moжет, тебя проводить?
Наверное, ей просто кажется, но при этих словах губы мужчины расплываются в поганой улыбочке.
– Нет, спасибо, – все-таки произносит она сохраняя надменное достоинство.
Мужчина что-то бормочет – она не может разобрать, что именно. Тебя скоро вышвырнут. Ах ты, овца! Так, что ли, он сказал?! Уже спустив ногу на заснеженный тротуар, Софи напрягает все силы и резко оборачивается назад:
– Что-что вы сказали?
– Я сказал, что тебе надо хорошенько выспаться.
В дневное время она подолгу стоит на мосту над рекой и смотрит на медленное течение. Картина особенно очаровывает ее в моменты, когда льдины, разбитые на тысячи кусков, выступают наружу, и это напоминает разбитые оконные стекла. Серые, серебристые, голубоватые и бирюзовые, а то и почти черные пластины льда похожи на цветовую палитру взорванного телеэкрана.
Приходит весна, и, как это часто случается с людьми, страдающими от депрессий, буйство растущей зелени не радует Софи, а, наоборот, усугубляет ее дурное настроение. Ей кажется, что она уже не успевает за ритмичной сменой времен года и остается уродливым пережитком зимы, к которому чувствительные люди испытывают лишь отвращение.
Кто я такая? Неудачница, что раньше срока оказалась на пенсии и тешит себя парой-тройкой ярких воспоминаний? Что ж, по крайней мере, в жизни были хоть какие-то события. Если бы только рядом оказался человек, с которым можно поговорить обо всем! Насколько легче нести на себе бремя жизни, когда есть живая душа, умеющая слушать. Как чудесно иметь собеседника, которому можно сказать: «А помнишь?…» Боже мой, я уже начала рассуждать, как старуха.
В этот самый момент, когда она как никогда близка к самоубийству, Софи поднимает глаза и различает под навесом у вокзала мужчину, что ждет трамвай и читает газету. Неужели это on? Очень похож. Да, точно. Прошло семь лет, он слегка постарел, располнел, заматерел. Неужели это и вправду он? Он никогда не был ей симпатичен, однако знакомое лицо, внезапно вынырнувшее из реки времени, пробуждает неудержимую тягу к общению. Наплевав на все инструкции и предписания, она подходит к мужчине и произносит: