Эрос - [79]

В полночь Лукиан положил на мою кровать увесистую папку. Я снова поблагодарил его.

– Можно задать вам еще один вопрос?

– Задавайте.

– Жива ли сейчас Софи?

Лукиан Кеферлоэр смерил меня взглядом из-под полуприкрытых век, пожал плечами и усмехнулся:

– Я постоянно ждал, что вы зададите этот вопрос.

– Ну, и?…

– Ответить на него я не могу.

– Потому, что не знаете – или потому, что не хотите отвечать?

– Ничего объяснять я не собираюсь.

– Может, вы боитесь, что я изображу Софи неправильно? Отвечайте же!

– Тот, кто не знал ее, по определению не может изобразить ее достоверно. Этого не может даже Александр.

– Однако вы можете?

– Все это не имеет решающего значения История, которую вы должны воплотить на бумаге, – это история Александра, а вовсе не моя. Еще вчера я пытался объяснить вам это, помните? И я буду твердо стоять на своем. Может, желаете чего-нибудь еще?

– Мира на земле.

Лукиан заверил, что сделает для этого все, что в его силах.

День шестой

Бешеная гонка

Ранним утром двадцать четвертого октября 1976 года «опель-коммодоре», в котором едут четыре человека из группы Софи, остановлен дорожным патрулем для обычной проверки документов. Дело происходит вблизи Хельмштедта, на границе двух немецких государств. За рулем сидит Софи. Приняв вправо, она тормозит и открывает бардачок в поисках документов. Деятеля по имени Якоб в компании нет – он решил наведаться в Берлин. К машине приближаются двое полицейских, еще совсем молодые парни.

На этот случай в группе давно разработана следующая стратегия поведения: во-первых, обращаться с транспортной полицией как можно корректнее и терпеливее, во-вторых, открывать огонь только тогда, когда дело однозначно пахнет задержанием. В-третьих, в разгоревшемся конфликте они должны сражаться отчаянно, всеми доступными средствами, во что бы то ни стало стараясь избежать ареста.

– Ваши документы, пожалуйста! Права и технический паспорт!

Софи протягивает корочки полицейскому, его коллега в это время осматривает машину.

Как условлено по сценарию, один из пассажиров, сидящих сзади, просит разрешения выйти пописать. Таким образом расширяется пространство для возможной борьбы.

– Идите, если не терпится.

Мужчина вылезает из салона и занимает позицию на обочине.

– Включите фары!

Полицейские проверяют исправность фар и фонарей. Никаких нареканий их техническое состояние не вызывает.

– А теперь покажите, пожалуйста, багажник.

Рядом с водителем сидит женщина по имени Фредерика (все имена изменены). Она вылезает из автомобиля и направляется к багажнику. К счастью, там пусто, и не открывать его нет никаких причин. Однако, словно сговорившись, Фредерика и Человек-на-обочине внезапно выхватывают пистолеты и открывают огонь. Получив тяжелые ранения в грудь и живот, полицейские Хольгер М. и Ханс-Петер П. падают замертво. Фредерика похищает у них служебное оружие и валится на пассажирское сиденье:

– Поехали!

Софи не реагирует.

– Жми на газ, дура!

Снова никакой реакции со стороны Софи. Чертыхаясь, Фредерика выскакивает из машины, подбегает к водительской двери, грубо выталкивает Софи на соседнее кресло и вдавливает педаль газа в пол.

Через двадцать минут бешеной гонки по грязным проселочным дорогам криминальный квартет подъезжает к небольшому домику на краю леса, что в окрестностях Зальцгиттера. «Опель» загоняют в гараж, грубо сколоченный из древесно-стружечных плит. Этот домик на отроге Гарца принадлежит пенсионеру-леснику, который давно уже не пользуется им. А вот его сын, бывший любовник Фредерики, симпатизирует левым. В разгаре грибной сезон, к тому же на дворе воскресенье, и, если бы не плохая погода, по лесу разгуливали бы десятки грибников.

В домике сначала царит сюрреалистическая тишина, затем разгорается страшный скандал. По стенам развешаны охотничьи трофеи – рога. Электричества здесь нет, есть лишь вода в колодце с насосом и клозет с выгребной ямой. Радиоприемник работает на батарейках. Больше чем на одну ночь оставаться в домике нельзя, группе необходимо разделиться, раствориться в большом городе и сколотить новые ячейки организации. Такие у них предписания. По радио сначала играет рок-группа «Блонди», затем начинаются новости. Сообщается о перестрелке на шоссе и о том, что раненые полицейские в крайне тяжелом состоянии находятся в больнице.

– Как? Разве они не отдали концы? – Тот самый тип, что открыл стрельбу, хлопает глазами от недоумения.

Софи встает и отвешивает ему оплеуху. Затем выходит из хижины и встает под моросящий дождик.

В домике разгорается оживленная дискуссия.

– До сих пор она работала прилично!

– Да, но в такой переплет мы еще не попадали.

– Она уже не та! Она сломалась! Слушайте, так больше продолжаться не может…

– А что ты предлагаешь? Высадить ее где-нибудь на заправке или сдать в приют для собачек?

– Вот если бы она сейчас извинилась… Дескать простите, други, я немного не в себе, но я возьму себя в руки…

Еще один член команды пытается примирить коллег.

– Ведь она стала такой лишь с тех пор, как убили Ульрику…

Смерть Ульрики Мейнхоф[30] в тюремной камере Софи действительно пережила очень тяжело. Как могла такая сильная, умная женщина разочароваться в жизни, ведь, несмотря ни на что, у нее оставалось еще столько великолепных возможностей? Как могла она – мать! – повеситься именно в День матери? Чтобы Ульрика, образец для подражания всех членов организации, покончила жизнь самоубийством, да еще выбрала такой унизительный его вид? В рядах левых многие считают, что ее убили, но Софи не верит в эту версию. Со стороны государства было бы несусветной глупостью сделать из нее мученицу и взять на себя ответственность за ее смерть. Нет, если бы Ульрику на самом деле захотели убить, несомненно выбрали бы другой способ. Например, отравить таблетками и объявить, что она умерла от болезни. Но зачем ее вешать? Уход Мейнхоф означал для Софи больше, чем смерть идола: она чувствовала, как в ее душе с каждым днем угасает смелость и воля к борьбе.