Эрос - [29]

– Фройляйн Крамер, а можно нам кидаться снежками?

– Только не поубивайте друг друга, хорошо?

Дети начинают собираться в команды. К фройляйн Крамер подходит другая воспитательница – она значительно старше, и голова ее повязана платком.

– Играть в снежки можно лишь в том случае, если снег мягкий и только что выпал. А сейчас сплошной лед и наст. Понятно вам?

Фройляйн Крамер кивает. Теперь ей придется запрещать детям то, что разрешила минуту назад. Что останется от ее авторитета?

Вечером она зайдет в кафе, получив свою первую зарплату. Будет читать за столиком газету, дождется свою лучшую подругу, и они вместе выпьют черного чая, положив туда сахару столько, сколько душа пожелает, ведь теперь за него не нужно платить отдельно.

Подруга протянет ей вырезку из старой газеты, вышедшей несколько месяцев назад. Набранный кричаще-красным шрифтом заголовок статьи восклицает: «Воскрешение из мертвых: наследник владельца заводов возвращается».

Софи возьмет газетный лист, бегло скользнет Глазами по фото, затем положит его на стол со словами:

– Ну, и зачем ты мне это показываешь, Биргит?

Биргит начнет утверждать, что он неплохо выглядит на этом фото. Софи ответит, что все это было слишком давно, но она, конечно, рада за него.

– Нет, постой, – будет настаивать Биргит. – Это был твой первый поцелуй. Просто так со счетов его не сбросишь!

– Поцелуй за деньги не считается.

Софи бросит в свой чай много-много кусочков сахару. И еще один. Биргит расскажет про свои университетские дела. Теперь она потихоньку начинает понимать, в чем и когда нужно участвовать. Приверженцы нацизма снова тут как тут. Поразительно, но эти сорняки неистребимы. Не-ис-ко-ре-нимы.

– Должно быть, это здорово – учиться, – с легкий завистью вздохнет Софи. И тут лее поспешно выпалит, словно стараясь опередить еще не заданный вопрос: – Я больше не могла сидеть на шее у твоих родителей.

После этих слов ее губы искривятся в немом страдании, а глаза наполнятся такой смертной тоской, что Биргит станет страшно за нее, и она мягко коснется плеча подруги.

– Сестренка, да ты чего? Я думала, ты счастлива в детском садике.

– Разве у меня был выбор?

– Но… но… В первый раз от тебя слышу! Ведь ты любишь детей. Ты просто рождена для этой профессии!

Софи затянется сигаретой и спросит:

– Да? В самом деле? Это что, написано у меня в паспорте? Что я рождена именно для этого?…

С недовольным сопением Биргит откинется на спинку стула. На этот раз ей совсем не хочется потакать настроению Софи. Ведь по большому счету Софи повезло, и даже страшно повезло по нынешним-то тяжелым временам! И хотя Биргит не выскажет этого вслух, но все, что она думает, отразится на ее лице так отчетливо, что Софи тут же все поймет и начнет извиняться за то, что портит вечер кислой миной.

– Биргит, ты возьмешь меня как-нибудь вечером с собой?

– В кружок?

– Я что, не подхожу вам?

– Да нет. Ради бога. Пойдем, если хочешь.

– Биргит?…

– Ну что, что?! Раз хочешь со мной, то пойдем, и не спрашивай меня больше, годишься ты для этого или нет.

Официантка принесет им еще два чайника свежего чая с небольшой добавкой пряного австрийского рома. Крепкий алкоголь взбодрит Софи, и она начнет пересказывать подруге свои мысли, будет говорить именно теми словами и фразами, что выносила в себе несколькими часами раньше.

– Мне нужно как-то выстраивать свою дальнейшую жизнь! Хватит твердить себе, что мне сказочно повезло, что рядом оказалась Биргит с такими чудесными родителями, а ведь все могло обернуться гораздо хуже. Но… это не может продолжаться вечно! Разве меня можно назвать неблагодарной? Я жива-здорова, но разве этого достаточно для счастья? Ты считаешь это неблагодарностью?

И Софи в очередной раз вывалит Биргит все свои проблемы. Снова вспомнит эпизод с американцем-лейтенантом, который был в нее влюблен и даже собирался на ней жениться. Он не хотел заниматься сексом до брака, хотя это звучит страшно неправдоподобно, и вообще ни разу не коснулся ее тела ниже пупка, целовал только выше.

– Нет, ты прикинь! Сейчас я жила бы в Штатах, была бы американкой. Я спросила у него, смогу ли я там учиться. Он сказал, что, конечно, без вопросов. Сначала выучишь английский, а потом тебе открыта дорога в университет. Специальность, какую захочешь. А на вопрос: «А как насчет детей?» – ответил, что попозже, время терпит. Боже мой, да ведь я обговорила с ним все до мелочей, пункт за пунктом, словно перед подписанием контракта!

– Солнышко, мы проиграли войну, ты еще не забыла?

– Да? Лично я никаких войн не проигрывала. Я оказалась в этой мясорубке лишь случайно. Ты показала мне фотографию Александра и разбередила мои старые раны! Вдруг полезла в голову всякая чепуха!

Перед тем как пойти танцевать, Софи Крамер попросит свою названную сестренку никогда больше не сообщать ей ничего про Александра фон Брюккена – не важно, что и в каких газетах она прочитает о нем. Чтобы не бередить старых ран. Биргит вынуждена будет поклясться ей в этом.

В поисках пристанища

Я жил тогда в номере из двух смежных комнат в отеле «Байришер Хоф»,[8] совсем недавно восстановленном после войны, и казался сам себе невероятным транжирой, однако, как мне сказали, это было для меня самым безопасным вариантом проживания. Уверен, что существовали и другие, более дешевые способы обеспечить мою безопасность, хотя, конечно, в те тяжелые годы отель еще не возродил и половины своего довоенного шика и великосветского блеска. В сезон 1949/1950 года в одной комнате могли разместить до трех постояльцев. Гостиничное здание сильно пострадало от бомбежек, однако один из залов, причем самый шикарный, остался почти невредимым – его откопали из-под обломков и отстроили вокруг него новый отель. Таким образом, «Байришер Хоф» стал метафорой, одним из символов воскрешения страны из руда. И я, сам того не осознавая, являлся частицей этой метафоры. Летом 1949 года в том самом зале торжественно открыли первый ресторан послевоенного Мюнхена; в город мало-помалу возвращалась жизнь. Быть символом мне не нравилось, вернее, я оставался к этому равнодушен и чувствовал себя бесконечно одиноким. В принципе Кеферлоэр мог бы забрать меня к себе, в свой дом в Аллахе, однако никакой инициативы в этом вопросе он проявлять не собирался. Поймите: в то время я был этакий Каспар Хаузер,