Ермак - [31]

Времен на перезарядку пищалей уже не было.

— Сомкнуться тесней в круг! Копья вперед! — скомандовал Ермак.

Казаки выполнили команду. Татары с ходу не смогли сломать круговой казачий строй, быстро обтекли оборонявшихся.

Яростно ржали кони, трещали копья, звенели сабли.

Пал, обливаясь кровью, один казак, второй, третий… Наконец круговая оборона была прорвана. Бой закипел яростный и беспорядочный. Копья в таком бою только мешали, казаки побросали их, рубились топорами, саблями.

Ермак бился двумя саблями — своей и Богдана Брязги. Маметкул с окровавленной уже головой пытается пробиться к Ермаку, но безуспешно. Лед озера все гуще покрывается убитыми и ранеными.

— Где же наши конники? — Ермак вытер вспотевшее лицо. — Пора бы им быть…

И вдруг над заснеженным озером раздался долгий пронзительный свист. С двух сторон с гиканьем летели к месту битвы конные казаки во главе с Иваном Кольцом…

…Кольцо с ходу срубил вражеского всадника.

…Савва Болдыря ударил пикой в грудь вздыбившегося коня Маметкула. Конь рухнул. Маметкул выбрался из-под лошади, сбросил с седла какого-то татарина, вскочил на его коня. Окруженный казаками, с трудом вырывается из кольца и устремляется прочь. За ним бегут его воины. Казаки бросаются следом, безжалостно рубят тех, кого удается настичь…

Невообразим гнев Кучума!

— Облезлый щенок! Тебе не моими храбрыми воинами командовать, а кучей баб в гареме! И я сделаю из тебя оскопленного евнуха!

Маметкул стоит перед разгневанным властелином, опустив окровавленную голову.

— Убирайся с моих глаз в свои кочевья!

— Великий хан! — осторожно проговорил карача. — Гнев портит здоровье, а твое здоровье — основа счастья и благополучия всего ханства. Ермак хитер и силен, его казаки имеют огненный бой. Нам ничего не остается, как откочевать в южные пределы твоих владений, поднимать против пришельцев местную знать, тогда силы наши утроятся…

Дюжина небольших стругов покачивалась у песчаного берега Чувашова мыса, где когда-то кипел смертный бой с Кучумом.

Ермак отправлялся вниз по Иртышу в ясашный поход.

По дощатым мосткам казаки носили на струги мешки с провизией, бочонки, палатки.

Ермак и Иван Кольцо стояли на берегу, наблюдали за погрузкой. Там, у стругов, мелькала и фигура Игичея.

— Что-то не нравится мне этот твой ясашный поход. Сердце постанывает, как бы не быть беде, — проговорил Кольцо.

— Надо сходить мне самому в северные земли, поглядеть, какие там люди живут. Да и думка из головы не идет: не с пустыми же руками в Москву-столицу ехать…

Говоря это, Ермак поглядывал на Савку Керкуна и Анну, спускавшихся с берегу по просеке. Керкун нес завернутого в пестрое одеяльце младенца, на плечах Анны был тот платок, который когда-то принес ей в подарок Керкун.

— Вот, атаман… Просим с женой крестным отцом быть.

— Просим, Ермак Тимофеич, — сказала и Анна.

Ермак приподнял кончик одеяла, поглядел на младенца.

— Каза-ак!

— Не-е, остяк, — с улыбкой возразила Анна.

— Остяцкий казак, значит, — подвел итог Ермак.

— Ага, ага, — закивала счастливая мать.

— Ну, айда к Мелентию, окрестим, — сказал Ермак. — Окрестим и двинемся.

И они вчетвером двинулись вверх, к Кашлыку.

— Кучум где-то кочует в южных пределах ханства, — говорил Ермак Ивану. — Но все же будь тут настороже. В случае чего — отсидитесь за стенами, а мы через месяц-полтора вернемся.

…Четыре шамана яростно колотят в бубны, беснуются вокруг костра. В священной роще, раскинувшейся на берегу могучего Иртыша, собрались для жертвоприношения родовые вожди остяков и вогулов. К жертвенному столбу возле грубо вытесанного из бревна, разодетого в меха и цветные сукна идола, с обитой медью личиной привязан испуганный заплаканный ребенок лет десяти в рваной одежде.

Один из шаманов кричит:

— Великий старик готов принять жертву и отвести беду от наших жилищ и угодий! Готовьте священное копье.

…А в стороне, потягивая кумыс из берестяных чашек и будто не обращая внимания на происходящее, сидят два человека — остяцкий князек Бояр и вогульский князек Юмшан, за ними виднеется коновязь с дюжиной стоящих лошадей.

— Ермаковский даруга Анфимка-вор совсем обобрал мой улус, — жалуется Юмшан. — Ни одной лысой шкуры не оставил.

— С меня Кучум брал ясака много больше, — не согласился Бояр.

— Ты!! — взъярился вдруг Юмшан, плеснул кумысом Бояру в лицо. — По всем стойбищам говорят, что ты продался Ермаку.

Оскорбленный Бояр выхватил саблю. То же сделал и Юмшан.

— Эй, мои люди, — вскричал Бояр.

— Вашего князя бьют! — заорал и Юмшан.

Слуги бросились на помощь своим князьям, засверкали сабли и ножи, упали на землю первые жертвы. Шаманы прекратили камланье, испуганно замерли.

— Братья! Остановитесь! Братья! — вскричал Бояр.

— Ты умрешь, вонючий ермаковский прихвостень! — И Юмшан снова ринулся на Бояра.

В это время на реке показались казачьи струги. Дерущиеся замерли, пораженные шоком. Потом Юмшан вскрикнул:

— Они осквернят нашу священную рощу.

Остяки и вогулы, забыв о распре, начали хватать сложенные в стороне луки и колчаны, кинулись к реке. Шаман достает из берестяного короба копье, обвешанное мехами, украшенное магическими знаками, и бежит к жертвенному столбу.