Ермак, или Покорение Сибири - [22]

Глава девятая

Козни Мещеряка.  – Встреча Ермака с Грозою.  – Страдания Грозы в плену у башкирцев.  – Шаман-спаситель.  – Брязга возвращается из великой Перми.  – Дары Строгановых.  – Злые умыслы Мещеряка.

Уже более месяца гостил Ермак со своей дружиной у добрых, странноприимных башкирцев; их беззаботность и довольство представляли пленительную картину патриархальной жизни праотцов рода человеческого. Эта беззаботность сообщилась, казалось, всем казакам: они, казалось, были довольны своим положением; только Ермак при всей скрытности обнажал иногда скуку от бездействия и незнания будущности. Наконец, он решился отправить атамана Кольцо к подземелью – узнать о судьбе оставленных там на страже казаков и наведаться, не посещали ли его московцы?

Ермак, оставшись один с Мещеряком, сначала удалялся его сообщества, ибо сердце его не лежало к этому товарищу, но вкрадчивость, хитрость и наглость сего последнего скоро так сблизили их, что Ермак стал час от часу более находить удовольствия в его беседе, стал более верить его невинности, нежели неприязни к нему атамана Кольца, и преданности его к правому делу: так называл Мещеряк сопротивление Ермака воле Иоанна. Пользуясь отсутствием Кольца, он начал смелее приводить в действие свои коварные замыслы, перевел к себе в кибитку своего наперсника Самуся, дабы при помощи его успешнее расставить сети доверчивости Ермака.

Однажды в полночь, слыша, что Самусь спит, подобно ему, сном злодея, то есть ворочается с боку на бок, он подозвал его к себе и сказал:

– Наконец мне пришло в голову, как поймать на удочку атамана, только ты не подгадь.

– Научи,  – отвечал Самусь,  – а то сам ведаешь, умею ли справлять по твоим наказам.

– Слушай же: уже на восходе солнца возьми с собою Чабана, да и пойдите на озеро к горе удить рыбу. Атаман повадился гулять в ту сторону. Как увидите, что я стану его подводить к вам поближе, то вы и разболтайтесь погромче про бывшее побоище в Раздорах. Я уже толковал Чабану, что ему говорить, а ты только показывай недоверчивость к его речам.

– Хорошо, старое я все помню; но признаюсь, что не сумею, как вывернуть поискуснее твой побег от стрельцов, если дойдет до того речь.

– Это всего легче! Ермак совершенно удостоверен, что я нарочно завел москалей в леса и горы для того, чтобы лучше от них вырваться и его остеречь. Отцу родному не поверишь, ха, ха, ха! что я вел их на него и от того только не наткнул, что сам сбился с дороги. Сказать правду, брат, радехонек был, что утащил ноги, а то чуть проклятый опричник не вздернул меня на осину, даром что я помогал ему в Раздорах морочить Луковку и дурачить весь Дон, а Мурашкину указал все завалы и притоны казацкие…

До самого утра продолжали они разговаривать и, едва показалось красное солнышко, принялись выполнять свои замыслы. Мещеряк взял фузею и пошел на охоту. Найдя Ермака в задумчивости на берегу озера, он весьма искусно разбил его думы и подвел к любимому его разговору.

– Право, Ермак Тимофеевич, если б ты послушал рассказы Иоанновых воинов,  – сказал Мещеряк,  – то, верно бы, решился истребовать своим мечом прощение не только себе, но и Донскому Войску…

– Кажется, после того урока, который дали нам москали в Раздорах,  – отвечал Ермак с усмешкой,  – подобное предприятие было бы безумно.

– Воля твоя, а я с тобою не согласен. Тебя одолели не силою, а изменою. У нас не было единодушия. Если б на азовской дороге Гроза сторожил татар, а не Велику, а храбрый Кольцо не обольстился ласковыми словами воеводы и подкрепил тебя вовремя на затоне, то дело бы обернулось иначе: сами московцы сознаются.

– Ты и московцы твои,  – заметил сердито Ермак,  – весьма ошибочно толкуете нашу невзгоду. Гроза не прозевал, а прогнал татар, несмотря на то, что они были вдесятеро его многочисленнее; а Кольцо опоздал не от того, что польстился на предложение воеводы, старавшегося соблазнить его, а потому, что должен был пробиться сквозь сильный отряд москалей, которых Смага пропустил ему в тыл.

– Да что ты не говори, Ермак Тимофеевич, а дело было не так! Грозу одолели татары, когда он кинулся на выручку к Велике, которую они схватили с его провожатыми на переправе, а Кольцо, не в укор будь ему сказано, подался было на обещание Мурашкина, да побоялся есаула Самуся.

– Это вздор, совершенная клевета! И про тебя мало ли что толкуют.

– Желал бы, право, знать, что про меня говорят? – спросил Мещеряк с притворной беспечностью.

– Да вот что: будто ты нарочно передался москалям, что ты им указал все наши засады, что ты хотел убить Грозу и мало ли еще что?

Если б Ермак мог видеть сердце Мещеряка, то легко прочел бы в нем радость при открытии столь искусным образом всех против него обвинений; ибо хитрец знал, что явный враг не столь страшен, как тайный, и что коварством и лестью успевают оправдываться самые злодеи в глазах недоверчивых судей и обращать подозрение на своих противников.

– И верно, все это говорит честный твой Кольцо,  – заметил Мещеряк со злобным смехом.  – Ага! Боится, чтоб на него не пало подозрения… А вряд ли и Гроза не по его милости пострадал?

– Что ты хочешь сказать?