Ермак, или Покорение Сибири - [21]
Во все сие время Ермак не спускал глаз с дервиша, который соблюдал глубокое молчание и бормотал молитвы, перебирая четки.
– Скажи, верный служитель Корана, – спросил атаман, сев подле него к огню, – скажи, по какому откровению или праву отклоняешь ты сей народ от подданства царю белому?
– По праву правоверного, которое честнее твоего права, – отвечал угрюмо дервиш.
Ответ сей задел за живое Ермака и Кольцо, они взглянулись, и тогда, как второй готов был вспыхнуть от гнева, первый с хладнокровием возразил:
– Ты ошибаешься, эти добрые люди не обижены царем московским, их клятве верят, им не грозит постыдная смерть, они не вынуждены защищать жизнь и честь…
– Знаю, атаман, все обиды, все оскорбления и несправедливости, тебе сделанные; но за это молят правоверные о тебе великого Аллаха.
– Почему ты меня знаешь? – спросил с удивлением Ермак.
– В Азове все тебя знают, все о тебе говорят.
– Что же говорят? – спросил Ермак с возрастающим любопытством.
– Благодарят тебя, а более твоего товарища, который изменил вам, без чего вряд ли московцам одолеть вас.
Атаманы опять взглянулись, и Кольцо невольно бросил взгляд на Мещеряка, который, желая отклонить от себя намек, спросил с величайшей дерзостью об имени изменника.
– Забыл, – отвечал дервиш, – кажись, он из татар.
Но в это время перебил Ермак речь его с умыслом или от нетерпения вопросом:
– Не был ли ты в Раздорах?
– Поздно хватился, – заметил со злой усмешкой мусульманин, – скоро запустеет и место, где было ненавистное гнездо ваше. Казаки, которые остались в живых и не разбежались, преданы в неволю. Азовский рынок два базара битком набит был невольницами и ребятишками; всех расхватали, так что старый атаман не застал уже своей дочки, которую приезжал было выкупать…
Из сих последних слов дервиша атаманы ясно увидели, что дело шло о Луковке и Велике, невесте бедного Грозы.
– Куда девалась эта девушка? – спросил Кольцо.
– Не упомню, – отвечал дервиш, – купили ли ее для гарема крымского хана или сибирского царя. О! Она будет блаженствовать как гурия в Фирдевсе и, право, стоит того по красоте своей. В гареме святого пророка Магомета не было краше ее между шестьюстами одалисками…
– Подумай хорошенько, любезный, авось вспомнишь, кому она наверное продана, – спросил с приметным участием Ермак.
– Кажется, Кучуму, – отвечал недоверчиво мусульманин. – У бухарца Нургали, который торговал ее для сибирского царя, больше денег, чем у армянина Лазаря. Он заплатил два мешка да десять кусков ханзы и пять сусыо и тотчас же отправил ее в крытой арбе в Астрахань.
– Вот тебе вдвое, вот тебе втрое, дам более, – сказал с чувством Ермак, – купи себе коня, двух, трех, скачи день и ночь, догони несчастную и выкупи…
– Вижу, атаман, что ты очень сострадателен к пригожим гуриям, – заметил лукаво дервиш, – я с радостью выполнил бы твою волю, только теперь уж поздно: бухары давно за Мангишлаком.
– Ах! Как бы мне хотелось оказать эту услугу нашему храброму товарищу! И как же иначе можно доказать дружбу, как не пособием в напастях сердечных? – продолжал атаман со вздохом. – Я готов отдать дервишу все, что ни имею, лишь бы обрадовать Грозу…
– Нет, атаман, – сказал дервиш, возвыся голос, – ты не так богат, чтобы дать более царя сибирского. Серебру и золоту у него счету нет, а есть один только способ получить пленницу из самого гарема его и все, что вы ни пожелаете.
– Говори! – вскричали в один голос оба атамана.
– Звезда ваша заблестит ярче дневного светила, мрак жизни вашей ниспадет как черное покрывало полуночи, когда восходит на небе светлая луна…
– Говори скорее! – вскричал атаман Кольцо в нетерпении.
– Что вы теперь, куда приклоните головы свои? Царь московский, а с ним и Бог русский отвергли вас…
– Довольно, мы без тебя знаем, что делать, – сказал сердито Ермак.
– На родине ожидает вас позорная смерть, – продолжал дервиш, не внимая словам Ермака, – родные и ближние отреклись от вас; своими руками выдадут вас паше русскому, приведут вас на торговую казнь… Падете ли от меча или с мечом в руках – ад примет души ваши… Признайте великого пророка и наместника его – царя Кучума, – и мир воссияет для вас светом радости, царь сибирский прольет на вас все свои щедроты, за дверьми гроба ожидают вас объятия вечно юных гурий – на лоне роскоши и безмятежного блаженства…
– Дервиш, – сказал Ермак с важностью, – прощаю тебе слова твои и помышления: ты исполняешь обет свой и долг, но ты не знаешь казаков, не знаешь, что ничто на свете не в состоянии поколебать казака в его вере, – он не изменит Христу Спасителю ни в счастье, ни в несчастье, не отречется от него ни ради всех благ мира, ни ради мук ада! Казак верует не прелестям чувственным, а блаженству душевному…
Хотел ли Ермак окончить скорее разговор о столь важном предмете с незнакомым ему человеком или по каким другим причинам, только велел дервишу удалиться. Надобно заметить, что дервиш сей принадлежал к секте Мевлева, знатнейшей на Востоке, настоятель которой, или шеик, происходивший по прямой линии от Джелладина, один только имеет право опоясывать турецкого султана османовой саблей в день вступления его на престол оттоманский. Тридцать два монашеских ордена, старавшиеся превзойти друг друга странностью обрядов и неистовствами, возвещали магометанство в Азии, обещая изнеженным обитателям Востока невоображаемые блаженства и наслаждения в зеленеющих садах Фирдевса, на лоне вечно юных гурий; и начальное основание сих обществ, возникших в Турции, наподобие китайских бонз, индийских календеров и персидских дебуесов, приписывают Джелладину. С тех пор эти странствующие поборники ислама, обошедшие Азию, проникли, наконец, за железный хребет Урала, и в самое короткое время священные капища Рача должны были уступить место мечетям Магомета, и только на одних неприступных снегах Сибири открыто курились еще жертвенники идолопоклонства.
