Эринии - [61]

Гарига не отзывался. Продолжал обнимать сына, а мышцы подергивались на его лице.

— Понимаешь, ты, большевистская каналья? — Комиссар был такой разъяренный, что замахнулся кнутом на коммивояжера. — Понимаешь, что твой сынок, твой больной сынок станет страшилищем?

Стасьо перестал дрожать. Легонько отстранил отца и улыбнулся Попельскому.

— Сынок, сынок, — проговорил он каким-то странным писклявым голоском. — Где сынок? Где есть сынок? Я хочу к сынку! Я играть с сынком!

Тогда Бернард Гарига разрыдался. Попельский бросил кнут и подошел к несчастному отцу. Положил руку ему на плечо.

— Ирод Агриппа? — спросил он.

— Тадеуш Шалаховский, — ответил Гарига, не глядя на Попельского. — А его сынок — это Анджей Шалаховский. Живет на Собеского, 15.

Отец обернулся и плюнул комиссару в лицо. Тот приподнялся, вытер слюну носовым платком, пахнущим ливанским одеколоном и украшенным старательно вышитой монограммой, а потом выбросил платок на кучу мусора.

Францишек Войцеховский смотрел на все это расширенными зрачками. К комиссару Попельскому он больше не чувствовал ни крохи уважения.

XXII

На улице Собеского появился экипаж, а за ним — «шевроле». Остановились возле номера 15. Это был обычный дом, каких много в окрестностях Рынка.

Попельский отвернулся от дома и наблюдал, как Бернард Гарига будит Стася. Через минуту отец и сын вышли из экипажа и подошли к воротам дома. Первый избегал взгляда комиссара, второй, придя в себя со сна, подпрыгивал и улыбался, ежесекундно показывая пальцем на дверь.

Комиссар нажал на звонок около входа. Через минуту сделал то же самое, а потом снова и снова. Давил на кнопку и ежесекундно прерывал звон.

— А что такое? Что такое? — Разгневанный голос дворника слышно было издалека. — Это что, горит? А подождите меня минутку!

— Криминальная полиция! Открывай!

Эта информация несомненно ускорила шаги дворника. Через несколько секунд он стоял у двери, открывал глазок и мерил взглядом троих мужчин, что стояли под дверью. Увидев Гаригу и Стася, он весело засмеялся, но вид полицейского значка заставил его посерьезнеть и немедленно открыть дверь.

— Обыск, — сказал Попельский. — Ведите нас! Прямо в квартиру Шалаховского.

— А он в четверг выехал, как раз я комнату побелил, — сказал дворник и протянул руку отцу и сыну. — Добрый вечер, пан Гарига.

— Добрый вечер, пан Доминяк.

— Чего так поздно, что случилось, пан Гарига? — громким шепотом спросил дворник.

— А ты молчи, если не спрашивают, — грозно буркнул Попельский. — А теперь не мешай и иди спать!

— Да беру лахи под пахи и уже меня тут нет, — ответил тот, оскорбленный этим приказом.

— Подожди-ка. — Попельский изменил решение. — Пойдешь с нами! Бери ключи! Покажи, парень, — обратился он к Стасю, — где жил сынок!

Парень быстро побежал на внутренний двор, где были двери в два подъезда и два балкона, соединенные лестницами с двором. Оттуда можно было зайти в две мастерские, что были друг напротив друга. Под левым балконом виднелось маленькое окошко.

— Сынок! Сынок! — позвал парень, стуча в стекло.

— Откройте, пожалуйста. — Комиссар взглянул на дворника. — А потом оставьте нас.

Через минуту Попельский и оба Гариги стояли в освещенной комнате, где пахло мокрой известью. Она была небольшая и мрачная даже днем, потому что крошечное окошко почти скрывалось под лестницей.

— Вы сюда приходили со Стасем? — спросил Попельский.

— Да.

— Зачем?

— Анджейко Шалаховский занимался Стасем, когда мне надо было ходить с товаром по домам. Этот парень был для меня бесценным. Я мог нормально работать и не беспокоиться о Стасе.

— Где они познакомились?

— Они знали друг друга с детства, ходили вместе в школу для неизлечимых. Парни одного года рождения. Анджейко болеет черной болезнью. Сначала ходил в ремесленную школу, но его выкинули, потому что он раз или два описался на уроке. Редко выходил из дома. Поэтому мог хорошо присматривать за Стасем.

— А с его отцом, Тадеушем, вы тоже дружили?

— Нет.

— Что вам вообще известно о Тадеуше Шалаховском?

— Он также воспитывал сына один. Не знаю, или он был вдовцом, или так же, как я… Работал бухгалтером где-то на Знесинне. Я точно не знаю, где, но где-то далеко. Он был молчаливый и неприятный. Ворчал себе что-то под нос, не всегда отвечал на приветствия. Анджейку очень любил и следил, чтобы тот всегда принимал лекарства и редко выходил из дома…

— Называл его сыночком, да?

— Да. А с его легкой руки остальные тоже его так звали.

— Что вам еще известно о Шалаховском-старшем?

— Ну, разве то, что он недавно потерял работу, не платил за квартиру и вынужден был оставить это жилье. Также знаю, что когда-то Анджейко ходил к одному пожилому пану, которого он называл дедушкой. Этот пан иногда давал ему конфету. Он жил в этом же доме. Все это я знаю от Анджейки, не от его отца. Потому что тот — настоящий молчун…

— Вы его не любили?

— Нет. Он был ненормальный.

— Тогда почему вы его прикрывали? Зачем приобретали для него фальшивые документы?

— Меня Анджейко об этом просил.

— Анджей не говорил вам, куда они переехали?

— Нет.

— Вы приводили сына к Анджейке, или Стасьо сам к нему ходил?

— Сам.

— А Шалаховский к вам наведывался?