Эрика - [25]

— Радуйся, что жив остался. Кто–то часового снял, оружие у командира из кобуры забрал. Кто, кроме него? Лазутчик был твой приятель. Как пришел, так и ушел, — сказали ему.

Теперь Толян, то есть инспектор Попов, ехал верхом на свою первую проверку в Карельский лагерь. В это время года можно было проехать только на лошади. Он думал о своей жизни, о странных совпадениях и встречах. И о родном доме.

В 30‑м году его неожиданно направили в родную деревню на раскулачивание. Сказали: «У тебя есть опыт, продолжай этим заниматься». Попов поехал на коляске, которую ранее реквизировал для Чрезвычайной Комиссии. А теперь он сам стал инспектором в этой комиссии. Тогда же, в 30‑е годы, он женился на вдове красного командира. Она работала там же секретарем–машинисткой и сразу влюбилась в него, уверенного в себе орденоносца Анатолия Попова.

«Да, я не дурен и бабам нравлюсь», — подумал он о себе с довольной улыбкой. А недавно жена печатала характеристику на него и пересказала ему ее слово в слово. Это был секретный материал из его личного дела. Жена сказала: «У тебя хороший послужной лист, но одно плохо — ты пьяный дурной. Каждый раз, как ты что–то натворишь, тебя лишают повышения по службе».

— Что там еще было? — осведомился он.

— Ну, что ты воюешь с пятнадцати лет, смелый, убежденный большевик, рука твердая, беспощадный к врагам трудового народа. И что по женщинам бегаешь. Но замечания товарищей по работе учел и женился. Потом про меня. Какая я у тебя.

Да, все у Попова было бы хорошо, если бы он не пил. Но Толян думал: «Не пить и с бабами не быть, зачем тогда жить?» Затем посмотрел на карту местности и объехал озеро.

Вода его давно не пугала. Вроде то было не с ним. Даже тогда, когда он в коляске впервые за много лет ехал берегом родной речушки с водоворотом, ему было уже все равно. Он вспомнил, как подъехал к отцовскому дому. У калитки стояла девчонка лет тринадцати. Она испугалась. Чекистов здесь боялись. Вышла женщина, посмотрела с любопытством на приезжего. И он узнал ее. Это была мачеха. Она поразилась: «Толян! О, какой ты важный начальник стал!» И пригласила в дом:

— А это твоя сестричка Парася, — сказала она, показав на девчонку.

— Да!? — удивился Толян и засмеялся: — Я тебя видел, когда тебе месяцев шесть было. Ох, и крикливая же ты была.

Сбежались бабы посмотреть на Толяна. Мальчишки повисли на заборах.

Никакой еды, кроме картошки, в доме не было. Мачеха суетилась, вынимая горшок из печи. Попов решил сразу показать, на что способен, и сказал:

— Кушайте, не ждите меня, я к вечеру вернусь.

Он привез им два мешка муки, мешок пшена, другие продукты.

— Вот реквизируем дома у недобитых, там и поселитесь — пообещал Анатолий сестренке.

— Прямо счастье в дом привалило, — говорила мачеха у калитки бабам.

Одна из них вспомнила:

— А какой был? Думали, совсем пропал, а вот ведь в люди выбился при Советской власти. Зря, выходит, отец повесился. Посмотрел бы сейчас на сына! Большой начальник. Продуктов навез вам. Теперь вы хорошо заживете. Кто бы мог подумать? Ведь такой беспутный неслух был!

Попов вышел к односельчанам и сказал:

— Буржуев всех перебили, теперь все богатыми будете.

Вечером он выступал на общем собрании села, а потом выселял зажиточных крестьян. В дом одного из них он сразу вселил мачеху с сестрой, а в другом разместил сельский Совет. Но через некоторое время он переселил свою родню в город, где мачеха устроилась работать на обувную фабрику.

Сейчас, спустя семь лет после тех дней, Попов работал в карагандинских лагерях. И здесь он был по заданию партии. Он думал: «Хорошо, что я сестру переселил. Работает на обувной фабрике, зарплату получает». А село вымерло сразу после того, как в общественное стадо согнали домашних животных и птиц. Бескормица все уничтожила. Нет, Попов никого не жалел. Он радовался тому, что сам хорошо устроился в новой жизни. И теперь, когда показалась ограда лагеря с колючей проволокой, он заранее предвкушал удовольствие от того, как будет унижаться перед ним начальник лагеря. Во власти Попова и наградить, и посадить, и даже по рапорту расстрелять. Все будет зависеть от его, Попова, отчета высокому начальству. Раньше были и такие, которые пробовали бороться с ним, писали на него жалобы за грубость. Но это плохо для них кончалось. Эти гордецы были из богатеев, примкнувших к революции. Теперь за ненадобностью они объявлялись врагами народа. И даже сами признавались в этом, брошенные в подвал. «Там есть много способов выбить любое признание», — думал Попов, когда ворота перед ним открылись.

А начальник Карельского лагеря храбрым не был, как, впрочем, и жестоким тоже. Он даже сочувствовал заключенным. Это были не воры, не убийцы. Их вина заключалась только в том, что они принадлежали к другому классу. Партия поручила ему их перевоспитание, и он честно делал свое дело. Определял заключенным план работы и требовал от них его выполнения.

Не знал он, что инспектор Попов разрушит его жизнь. Пристал пьяный Попов к его дочери. Уж очень аппетитной показалась ему молодая бабенка. Ну а Санька влепила ему затрещину. Один из охранников объяснил Попову: «Ей, товарищ начальник, только царских кровей подавай. У нее наш заключенный князь в муженьках ходит. Как был барин, так и в зоне барином живет. Чуть не в постель еду ему несут».