Эридиана - [102]

Одно из семи чудес света — знаменитый маяк прочно уперся в каменное подножие узкого островка, волнистой ленточкой вытянутого вдоль побережья. Когда-то сильнейшее землетрясение значительно повредило это удивительное творение человеческого гения. От страшного толчка обрушилась и рассыпалась в прах вся верхняя часть статридцатиметровой семиярусной башни, похоронившая под обломками извечного стража и повелителя вод мраморного Посейдона. По узкой рукотворной дамбе, соединявшей остров с материком, уже много лет как не проходили караваны с горючим для некогда ненасытного пламени маяка. Однако, и разрушенная, гигантская башня из шлифованного мрамора все равно поражала воображение своими величественными размерами.

На мощных каменных стенах, опоясывавших сооружение, прохаживались вооруженные латники, обходя приподнятые квадратные постаменты с молчаливыми орудиями войны — баллистами и катапультами. Вместе с крепостью, грозно возвышавшейся на полуострове, который врезался в залив со стороны материка, маяк надежно охранял бухту и стоящие в ней торговые суда.

Некоторые из них уже со спущенными парусами замерли у бревенчатых причалов, привязанные к ним толстыми пеньковыми канатами. По сходням торопливо бегали грузчики — рабы, проворно освобождая трюмы от заморских диковинок и вновь наполняя их местной пшеницей, дорогими коптскими тканями, стеклянной посудой, папирусом, изделиями искусных оружейников, гончаров, ювелиров. Не двигаясь с места, лениво покрикивали на работающих бородатые надсмотрщики. Вот одному из них, с огромной из литого золота серьгой в оттянутой мочке и сплюснутым, словно вдавленным в середину широкою красного лица, носом, почудилось, что трое рабов недостаточно осторожно опустили на песок огромную узкоголовую амфору. И вмиг исчезло напускное спокойствие. Недобрый прищур глубоко посаженных глаз, ловкий, кашачий прыжок, и воздух огласился воплями жгучей боли. По тому, как мелькала плеть, опускаясь, казалось сразу на три голых, блестящих от горячего пота спины, как корчились под ее ударами несчастные, чувствовалась рука многоопытного мастера своего дела. Однако сцена варварской экзекуции не привлекла ничьего внимания. Очевидно, к подобными зрелищам здесь привыкли. Все так же, даже не скашивая глаз, бежали согнувшись под тяжестью ноши другие рабы, степенно шествовали мимо свободные граждане, носились вездесущие мальчишки.

Груды товаров аккуратными рядами складывались на ровных площадках под отркытыми навесами, либо исчезали в темных проемах приземистых складов из пористого желтого ракушечника. По широким проходам со скрипом и лязганьем медленно двигались, тяжелые повозки, влекомые флегматичными буйволами. Порожние в ожидании погрузки выстраивались в извилистые очереди, груженые, поднимая клубы пыли, выкатывались на мощеную тесаным камнем дорогу и исчезали по направлению к городу в зеленом тоннеле буйной тропической растительности.

Несколько поодаль- за складами, под сенью бесконечной шеренги финиковых пальм, подковой окаймлявших лазурную бухту, притулились лавочники мелких торговцев, ростовщиков, менял, портовые таверны, подозрительного вида строения, из которых неслись смех, женский визг и пьяные выкрики: разношерстные толпы моряков скитались по этой странной улице, вчистую спуская заработанные нелегким трудом деньги, горланя непристойные песни и время от времени затевая между собой жестокие потасовки. Лишь в одном месте нестройная цепь злачных заведений как бы нехотя расступалась, открывая взору просторную площадь. Пестрый человеческий водоворот из людей в различных одеждах, с различными оттенками кожи и вероисповеданиями волею обстоятельств собравшихся со всех концов обетованного мира, бурлил на ней с раннего утра до захода солнца. Здесь оживленная оптовая торговля. Закупались и продавались крупные партии товаров, заключались контракты, фрахтовались суда, комплектовались команды матросов.

Все это скопище людей, грузов, телег, животных и судов носило одно, известное всему цивилизованному человечеству название- Александрийский порт.

Далее к востоку, за узенькой полоской земли, связывавшей маяк с континентом, за обветшалым дворцом времен правителя Антония[25] и полуразрушенным частоколом колоннады храма Цезаря, за погребенными в песок развалинами старых портовых складов, тянувшихся когда-то до самого Семистадийного мола, было пустынно. и тихо. Пейзаж оживляли лишь две старые триремы с поломанными мачтами и перекошенными люками, уже давно плывшие в вечность по неподвижному песчаному морю.

Вот там-то, вдали от любопытных глаз и людской суеты, причалила к берегу небольшая, ничем не примечательная лодка.

Из нее выбрались трое мужчин, один из которых с длинными седыми кудрями на гордо посаженной голове, облаченный в дорожные белые одежды, властным жестом приказал гребцам ждать, а сам, тяжело ступая, направился к остовам старинных кораблей. Двое других почтительно следовали сзади, стараясь не отстать.

При ближайшем рассмотрении оба они оказались воинами в полном боевом снаряжении. Один, лет тридцати пяти, выделялся могучим, прямо-таки богатырским телосложением. Его рельефные мышцы, жгутами оплетавшие руки и ноги, широченная грудь, покрытая медным панцырем, невольно наводили на мысль, что это сам Геркулес вновь ступил на африканскую землю для свершения одного из своих подвигов. Товарищ его был значительно моложе и стройнее. Черты красивого лица, еще не знавшие оскорбительного прикосновения бритвы, носили удивительное сходство с лицом старика, явно выдавая родственную связь.