Ереван. Мифология современного города - [22]

Другое свойство, мало известное в армянах другим народам, это “мягкость”, схожая с той gentleness, от которой происходит слово gentleman.

Наконец, самым ценным положительным свойством ереванца была способность оставаться самим собой, таким, каким был раньше. “Он изменился” – это трагедия.

Невероятна активность армянских мужчин. Тотальное право на инициативу, и тотальная ответственность, инструментом которой является собственное “я”. Я – это моя жена, моя работа, мои дети, мои родители. Я за них полностью отвечаю, я за них все решаю, да все сам за них и делаю.

На женщин и детей активность армянского мужчины производит парализующее инициативу действие. С другой стороны, вся активность мужчины целиком направлена на удовлетворение их желаний. Такая жизнь “как за каменной стеной” не очень располагает к борьбе за собственные права в их европейском понимании…

В 60-е этот образ обогатился современными “шестидесятными” чертами. Ум, самостоятельность и глубокая мужественность в сочетании с внешней инфантильностью создали образ армянского интеллигента. В кино это были образы Лени из фильма “Путь на арену” и образы друзей-физиков из “Здравствуй, это я”.

Образ ереванца “на экспорт” начал формироваться именно в 60-е годы, когда частыми стали поездки за пределы Армении, да и в Армению приезжало множество гостей. Этот образ носил черты имитации “мужественной брутальности”, которая в армянском исполнении получалась довольно злобной и нервной. Это естественно, поскольку шла она “от головы”, строилась осознанно. Более того, озлобление вызывала неожиданная для армян “нечитаемость” их настоящих символов мужественности со стороны представителей других народов.

Может быть, самая главная причина конфликта с представителями других народов заключается в следующем.

Действия армянина в среде “своих” начинаются обычно с публичной декларации или демонстрации своих намерений, своих мотивов. Это “прочитывается” окружающими, что позволяет человеку избежать неодобряемых средой действий (чего он бы ни в коем случае не хотел).

Не встретив неодобрения на свое “преддействие”, армянин приступает к самому действию. Если же “преддействие” не было понято окружающими, и уже само действие получает неодобрение или встречает отпор, армянин может расценить это как “предательство”…

Демонстративность поведения армян создавала проблемы именно в 60-е годы. Ереванская среда, где молодежь разных взглядов свободно высказывала свое мнение, а демонстративность поведения одного не означала ущемления прав другого (наоборот, была способом реализации вежливого поведения), все-таки разительно отличалась от общесоветской действительности. Вне Армении демостративность воспринималась как стремление лидировать, как намерение отхватить кусок побольше, а за слишком свободные взгляды ереванцы 60-х снискали всесоюзную славу невоздержанных на язык, бесшабашно смелых, “антисоветчиков” и развратников.

Например, армянина, носящего бороду, за пределами Армении тут же относили к числу тех отчаянно храбрых борцов за право молодежи носить бороды, дискуссии о которых шли во всех газетах. В то время как армянский бородач не имел за спиной опыта борьбы за свою бороду. Он носил ее для красоты, подражая, например, поэту-лирику Саят-Нове. Что, конечно, дома не встречало никаких “комсомольских” реакций.

Аналогично, исполнители джазовой музыки, выезжая на гастроли в другие республики, видели не только теплый прием, но и непомерно бурные, “идеологические” реакции как борцов за джаз так и “бойцов идеологического фронта”, что повергало нетренированных музыкантов в ужас. По рассказам одного из них, прошло немало времени, прежде чем они стали осознавать, что занимаются рискованным и неугодным властям делом. Дома, в Армении, им об этом ничего не говорили…

Этот контраст осознавался уже в 60-е годы, об этом много шутили. Разговоры 60-х были полны “охотничьих рассказов” о поездках и успехах (в командировочных делах ли, у женщин ли), связанных с “геройским” поведением.

Однако радовались, да не очень: такой образ носил опасные, конфликтные черты, что было, на взгляд большинства армян, очень неприличным.

Ереванцы постепенно старались перестроить сложившийся у других народов образ о себе в сторону более “безопасного” и понятного, что удалось только к 80-м годам. Здесь отметим лишь, что именно этой “спасательной операции” по искусственному созданию безопасного образа в глазах соседей были посвящены почти все без исключения кинофильмы армянского производства.

Вечно ищущий общих черт с внешними сообществами армянин, а особенно ереванец 60-х, открывавший для себя Россию, Грузию, Прибалтику, США, Францию, учился объяснять свои действия словами и мотивами, взятыми из других культур. Шла адаптация без адаптации. Скорее – перевод, чем заимствование. Армяне нашли себя, и намерения менять себя для связи с внешним миром у них не было. Надо было научиться просто получше себя “объяснять”.

Промышленность и наука Еревана

Если “Ереван культурный” рождался у всех на виду, и многие старшие ереванцы могут рассказывать о нем без конца, то Ереван промышленный и научный создавался под покровом тайны.