Еретик. Книга 3 - [43]
В аналогичной обстановке жил в Руане Вивьен, с той лишь разницей, что Элиза в отличие от него раскладывала на столе не книги и свитки, а небольшие пучки сушащихся трав. Поначалу она боялась, что резковатый запах и мелкие листики, неизбежно разметавшиеся по комнате, вызовут негодование держателя двора, но он оказался человеком понимающим, и просто одолжил ей метелку из кладовки, чтобы она могла убираться.
Несмотря на понимание хозяина, Элиза не рискнула наводить в комнате свои порядки и развешивать языческие украшения – слишком громко продолжали звучать в ее ушах выкрики «Ведьма!» в сторону привязанной к позорному столбу сестры.
Прежде, в далеком детстве, это слово даже казалось ей привлекательным. Чувствуя себя в безопасности под покровительством графской семьи, она любила улавливать в глазах селян пусть и легкую, но опаску. Ей казалось, что не всякая женщина может оценить такую репутацию по достоинству, и лишь некоторым это под силу, поэтому ведьм так мало. Это заставляло ее преисполняться гордости за то, кем она являлась, и вовсе не нагоняло страх. Теперь же Элиза поняла, как велика была благосклонность Бога и Матери-Земли к ее семье, раз им было дозволено столько лет жить в мире и безопасности в Кантелё. Это был удивительный дар, оценить который во всем объеме Элизе удалось лишь после трагической смерти сестры. Она была поражена тем, с каким отвращением люди выкрикивали обличительное «Сжечь ведьму!» в сторону невинной и беззащитной Рени. От этих воспоминаний слезы подступали к глазам, и хотелось вопить от несправедливости и жестокости. Неужто страх перед ведьмами так возрос в людях за время жизни Элизы? Или жители Кантелё изначально были более бесстрашными в своем отношении – что к колдовству, что к ереси? В конце концов, даже на Анселя де Кутта с его странностями они решились донести лишь после приезда инквизитора.
Размышления рождали в голове Элизы только больше вопросов, но не давали ни одного ответа. Это заставляло ее жить в постоянном страхе совершить ошибку и привлечь к себе внимание каким-нибудь пустяком. Поэтому, не желая навлечь гнев инквизиции ни на себя, ни на людей, которым не посчастливилось оказаться рядом, Элиза старалась вести себя как можно неприметнее.
От грустных мыслей ее отвлек вежливый стук в дверь. Ей не хотелось никого видеть, однако она сочла, что ее могли заметить входящей в комнату, поэтому не ответить было бы подозрительно. Оправив простое платье и проверив, что языческих амулетов не видно под воротом, Элиза подошла к двери и открыла. У порога, задумчиво сложив руки на груди, стоял молодой мужчина с немного растрепанными каштановыми волосами, доходящими до основания шеи. Чуть крючковатый нос и острые черты лица придавали ему сходство с хищной птицей.
Элиза дружественно улыбнулась и опустила голову в долгом почтительном кивке: к ней пожаловал хозяин постоялого двора собственной персоной.
– Месье Паскаль? Как неожиданно. Вы… что-то хотели?
Памятуя о том, что даже Вивьен отмечал в ней нехарактерную для простой селянки манеру говорить, Элиза, как могла, старалась упрощать речь. Впрочем, удавалось ей это далеко не всегда.
– Не хотел беспокоить, – улыбнулся Паскаль. – Просто шел мимо вашей комнаты и решил поинтересоваться: это не вы потеряли? – Он расцепил руки и пошарил в висящей на поясе суме, после чего извлек из нее что-то небольшое на веревочке, перевязанной узелками.
Элиза присмотрелась и замерла, не сумев скрыть свое ошеломление: в руках Паскаля был один из ее оберегов. Как он мог попасть к нему? Упал в коридоре, пока она его переносила? Один из тех, что она сплела недавно, во время прогулки за город, и хотела пронести домой незаметно?
«Не вздумай показать страх!» – приказала себе Элиза, сумев совладать с собой и убрать испуг с лица. – «Быть может, еще удастся выдать этот оберег за… за что-нибудь другое».
– Может быть, – протянула она, стараясь изобразить внимательность и озадаченность, приглядываясь к небольшому предмету в руке своего посетителя.
Паскаль улыбнулся чуть шире.
– Я подумал, вряд ли кто-то еще обронил бы что-то такое. – Он протянул ей веревочку, на которой на определенных расстояниях были повязаны узелки, а кое-где поигрывали на свету вплетенные бусинки и перья. Легкое движение воздуха в коридоре заставляло маленькие птичьи перышки игриво колыхаться, будто говоря хозяйке оберега: «Мы вернулись к тебе».
– Такое? – переспросила Элиза, чувствуя, как кровь отливает от лица.
«Он понял!»
Опасное тягучее молчание продлилось всего мгновение, а затем Паскаль миролюбиво передернул плечами и кивнул.
– Да бросьте! – Он заговорил удивительно спокойно. Выражение лица не выдавало в нем человека, которого бы пугал оберег в собственной руке. – Вы еще в Руане показались мне весьма непохожей на прочих городских женщин. Вы ведь никогда и не были городской жительницей, верно? Ваш дом находился в лесу. А живя в единении с лесом, легко перенять некоторые древние традиции, к которым тяготели наши прародители. Это ведь, – он помедлил, подбирая слово, –
