Ересь - [104]

В его словах была известная доля истины, однако я не мог равнодушно видеть мучения этого немолодого человека.

— В этих смертях вы неповинны, а Софию мы еще отыщем, живую и невредимую. Даже если мне самому придется пуститься на поиски и скакать верхом всю ночь!

Я сам не ожидал, что эти слова вырвутся у меня с таким жаром. Андерхилл взглянул на меня с новым для него выражением кроткого любопытства.

— Очень любезно с вашей стороны, — вежливо откликнулся он и похлопал меня по руке. — Очень любезно, однако все зашло слишком далеко. Не дождавшись ее днем, я обыскал ее комнату, и вот что нашел в матрасе.

Он сунул руку в карман и вытащил маленькую книжечку в потрепанном кожаном переплете.

Я узнал ее еще прежде, чем ректор передал мне: часослов, похожий на тот, что Дженкс показывал мне в мастерской, — тот же век, та же работа, хотя и несколько попроще, не такой дорогой и в лучшем состоянии. Я пролистал несколько страниц: лики святых не тронуты, молитвы не уничтожены. Сердце мое упало: если София, несмотря на постоянное родительское наблюдение, решилась прятать у себя католический молитвенник, это могло означать только одно.

— Взгляните на титульный лист, — сказал Андерхилл.

На титульном листе была надпись — стихи из Библии: «Не равняется с нею золото и кристалл, и не выменяешь ее на сосуды из чистого золота. А о кораллах и жемчуге и упоминать нечего, и приобретение премудрости выше рубинов».[30] Под цитатой красовалась изысканная, замысловатая роспись: «Ora pro nobis. Ваш во Христе. Дж.»

Андерхилл следил за каждым моим движением.

— Из Притч, кажется? — указал я на цитату.

— Вы что, не понимаете? — вспылил он. — Как по-гречески «Премудрость»? София! Папистский молитвенник с дарственной надписью! Они обратили ее прямо у меня под носом, пока я читал своего Фокса и пытался сохранять добрые отношения с Лестером, защищая… — Он покачал головой и уставился в пол.

— Ректор Андерхилл! — резко окликнул я его. — Кто ее обратил? Кто этот Дж.? Кого вы защищали?

— Самого себя, — почти беззвучно, задыхаясь от горя, вымолвил он. — Я защищал себя и свою семью — так мне казалось. Кто бы мог подумать, что дойдет до такого.

Дженкс, подумал я. Кто еще мог раздобыть такой красивый французский часослов? Да и подпись выдавала его с головой: «Дж». Я в очередной раз перечитал посвящение. Сами по себе библейские стихи звучали невинно, однако если вместо слова «премудрость» подставить имя София, в цитате появлялся некий игривый намек. Подумать только, Дженкс, клейменый урод, морда безухая, дарит Софии такие интимные подарки! А она, значит, разделяет его веру!

Я скрипнул зубами. И тут еще одна мысль поразила меня: неужто Дженкс и был той угрозой, о которой говорила София? А вдруг она что-то случайно узнала о католическом заговоре и теперь негодяй угрожает ей? И это изувеченное тело у подножия алтаря… Рука невольно потянулась к поясу, за которым я спрятал серебряный ножик Дженкса: ладно, сегодня же вечером я заставлю его признаться, даже если ради этого мне придется приставить ему к горлу его собственный нож! Андерхилл тем временем смотрел на меня покорно и печально, как будто ожидая дальнейших распоряжений.

— Джеймс Ковердейл был тайным католиком? — не давая ему опомниться, спросил я.

Андерхилл в очередной раз кивнул.

— И вы это знали? Так вот почему вы стерли колесо Катерины, чтоб его не увидел коронер!

— Мне казалось, если человек сохраняет в тайне свою веру и это не затрагивает ни его работу, ни политику, то это дело его и Бога. Боюсь, члены Тайного совета не разделяют моего мнения. Однако я льщу себя надеждой, что так мыслит ее величество. — Он подался ближе ко мне и заговорил совсем тихо: — Так или иначе, правила меняются. Лорд Берли каждый день издает новые указы, теперь противозаконно уже и скрывать сведения о папистах. Человек может угодить в тюрьму только за то, что не донес на соседа или коллегу. Все живут в страхе перед собственными друзьями. — Ректора снова затрясло, и, пытаясь успокоиться, он зажал сцепленные руки между коленями.

— Итак, — медленно заговорил я, — вы старались скрыть подробности этих преступлений, потому что боитесь, что направлены они против католиков колледжа Линкольна, и, если это откроется, Лестер спросит с вас, почему столько папистов скрывалось в колледже? — Мое сочувствие к ректору таяло, как снег под солнцем. — Вы направили коронера на ложный след, искать грабителей и бродячих собак, а настоящий убийца остается на свободе и наносит очередной удар. — Я указал на тело Неда. — Может быть, вы надеетесь, что убийца таким способом освободит Линкольн от католиков и вы останетесь чисты?

— Господи, Бруно, что вы говорите?! — Никто бы не усомнился в искренности этого вопля. — Неужели я мог бы желать им смерти, да еще такой смерти? Отчего я не донес на них с самого начала? Конечно, я знал их поименно. — Даже в этот момент он не забыл приглушить голос. — Но это все порядочные люди, они хорошо делают свое дело и вовсе не помышляют о свержении ее величества или правительства. А какая участь ждала бы их, если бы я их выдал? И вот теперь я лишусь всего, потому что я не предал коллег!