Эрбат. Пленники дорог - [25]

Сестрица внимательно посмотрела на меня, затем положила свою руку мне на лоб, недоуменно пожала плечами.

— Надеюсь, что никто, кроме меня, этой глупости не услышит. Подумают про тебя невесть что! Или ты решила стать прихожанкой храма Любви и Всепрощения? И то, что я от тебя сейчас услышала, это их последняя проповедь? Так вот, мне эти пустые сказки о всеобщей любви и полном всепрощении совсем не интересны! Если я захочу узнать, о чем говорят в своих речах храмовники, то просто куплю свиток с заповедями. Чтоб посмеяться! Лия, если ты и правда думаешь то, что сейчас мне сказала, то у тебя сегодня явно что-то произошло с головой! Хватит изображать передо мной невероятное благородство! Или ты надеешься, что, услышав о такой неслыханной щедрости, Вольгастр к тебе вернется? Как же! Размечталась! Прибежать то он прибежит, да только для того, чтоб еще раз карман подставить — такой дуры ему больше нигде не найти, даже если день и ночь искать будет! Простит она ему все!…

— А почему нет?

— Что? Моим мнением обо всем этом ты поинтересовалась? Так вот — я против этих сопливых всепрощений, которые непонятно отчего пришли тебе в голову! Если нравится изображать перед всеми тряпку — это твое дело, но есть еще я, а уж я-то, в отличие от тебя, никак и никому не собираюсь спускать обиды! Тем более, если обида нанесена публично! Задета не только ты, но и вся наша семья. Ясно? И больше об этом я говорить не хочу! И слушать этого… ночного бреда не желаю! А вот что касается твоих речей… Завтра же я схожу с тобой к Мариде — пусть она посмотрит, чем тебе можно помочь. Корешков, травок пусть даст каких, или там заговор почитает, чтоб вся дурь у тебя из головы ушла.

Ну, как и следовало ожидать, до сердца сестрицы сейчас мои слова не дошли. Она пока слишком рассержена, слишком расстроена. Ничего, я постараюсь ее убедить позже, когда она немного остынет. И все же мне было приятно, что хоть кто-то на этом свете заботится обо мне, хотя бы таким образом. На сердце потеплело. Поддавшись порыву, я подошла к Дае и обняла ее.

— Ох и разошлась ты у меня!

— А кто о тебе, кроме меня, позаботится? — уже много мягче сказала сестрица. — Мы родные сестры, и, считай, никого на свете из родни у нас больше нет, лишь ты, да я. Ладно, давай не будем ссориться, ведь ты и сама понимаешь, что я права. Поговорим обо всем завтра, вернее, уже сегодня, но попозже. Ты явно не в себе пришла, так что успокойся, поспи, отдохни.

Я еще раз обняла Даю и вдруг заметила, что от моего прикосновения к ее плечу она на какую то долю секунды поморщилась, как от боли. Я слишком хорошо знаю сестрицу, слишком много было затрачено мной сил на ее долгое излечение, чтоб я не сумела уловить у нее малейшие оттенки нездоровья.

— Дая, что с тобой? У тебя что-то болит?

— Да с чего бы это вдруг? Со мной, в отличие от тебя, все в порядке. Так, задела случайно плечом за дверь.

Но я не стала слушать, что она говорит, а резко сдернула с ее плеча платье. Плечо Даи и часть спины были покрыты пятнами синяков.

— Великие Небеса, Дая, это что такое? Где ты так ударилась? Или, — мне вдруг пришла в голову дикая мысль, — или это сделал твой муж? Он что, тебя бьет?!

— А вот это, дорогая моя, не твое дело, — поправляя платье, отрезала Дая. — Чем мы занимаемся наедине — тебя не касается. В своей семье я сама разберусь.

Но я ее уже не слушала. Меня охватила безумная злость! Такой бешеной волны злобы я, кажется, не испытывала никогда в жизни. Муж Даи посмел поднять на нее руку! Да какое он имел право, как только мог помыслить о подобном — обидеть мою девочку!? Я в жизни пальцем не тронула сестрицу, какие бы обстоятельства не складывались у нас в семье! А он… Да кто он такой, чтоб издеваться над ней?! И она тоже хороша, молчит, ни о чем мне не говорит!…

Я вихрем слетела по лестнице, ворвалась на кухню. Красавчик сидел за неубранным столом, лениво ковыряя в зубах. Мое появление он оставил без внимания — куда интереснее было наблюдать за мухой, которая барахталась в кружке с молоком. Отчего-то эта муха окончательно вывела меня из себя.

— Ты, ты, — у меня не хватало слов, — ты — дрянь, ничтожество, ты смеешь поднимать руку на мою сестру!..

— Прекрати, Лия, — раздался голос сестрицы, — не вмешивайся! Это не твое дело!

— Это она про че? — с трудом оторвал взгляд от мухи красавчик — А-а-а, понял! Ты, вообще-то, кто такая? Ты мне че, теща? Че гавкаешь? Ты и так надоела мне до хрена великого, и живешь здесь токо потому, что я это те позволяю! Вот че, родственница, я те скажу: будешь орать, и ты огребешь полной мерой. Ясно? Я в доме хозяин! Все, заткнулись обе — не до вас! Надоели! Пшли отсюда! Ну, че не шевелитесь? Я сказал — пшли, и побыстрей! А ты, дева старая, чтоб мне отныне и слова поперек не говорила, и относилась ко мне с полным почтением, а не то в сарайку переберешься жить! А то и в хлев! Там те самое место, дура такая, сидеть и в навозе ковыряться! Ну, че стоишь, глаза выпучив, как жаба? И рот захлопни, не разевай, а не то в харю заеду. Чтоб не злила!

От вида этой наглой, самодовольной, ухмыляющейся рожи меня впервые в жизни заколотило от бешенства, которое мутной волной поднялось невесть откуда. Глаза затянула мутная пелена, перехватило дыхание, от переполнявшей душу ненависти я не могла вздохнуть… И в этот момент у меня в голове будто что-то лопнуло. Казалось, со звоном полетела в сторону тугая железная полоса, сковывающая сознание, выпускающая наружу все, что беспробудно спало много лет… Бешенство, злоба, ненависть и еще нечто столь ядовитое, чему нет названия… Теперь эти чувства проснулись во мне и требовали выхода. Ах, ты, дерьмо такое, красавчик дрянной!..